В. В. Вересаев начал свой творческий путь в конце XIX века. В его произведениях отчетливо выразились прогрессивные тенденции литературы общедемократического направления, в то же время оно отразило и свойственные литературе этого направления противоречия.
Творчество Вересаева теснейшим образом связано с развитием идеологической борьбы эпохи. Самые известные его произведения конца XIX — начала XX в. посвящены идейным исканиям русской демократической интеллигенции. Повести и рассказы Вересаева на эту тему глубоко автобиографичны. В них отразились напряженные, порой драматические поиски самим автором социальных и нравственных идеалов. В этом смысле дооктябрьское творчество писателя явилось своеобразным художественным документом идеологической жизни эпохи.
* * * * *
Викентий Викентьевич Вересаев (наст. фамилия — Смидович) родился 16 января 1867 г. в Туле, в семье врача. Большую роль в становлении общественного сознания и этических принципов Вересаева сыграл его отец, человек разносторонне образованный, пользовавшийся в Туле большой популярностью и как врач, и как общественный деятель. Он воспитал в сыне способность к самостоятельному мышлению, трезвый реалистический взгляд на жизнь. Не без его влияния уже в гимназические годы пробудился у юноши интерес к общественной жизни. Надолго запомнилось писателю «завещание» отца — надпись на подаренном ему в 1879 г. собрании стихов А. К. Толстого. Это было стихотворение А. Навроцкого, автора известной песни «Утес Стеньки Разина», в котором были памятные Вересаеву строки:
К свету и правде людей призывая!
«Ничего у меня так не отпечаталось в душе, как это завещание», — записал в своих воспоминаниях Вересаев.
— Гоголь, позже Тургенев. Тогда же Вересаев испытал и сильнейшее влияние Писарева. В 1884 г. Вересаев поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. После окончания курса он изучал медицину в Дерпте. В университете он «деятельно и с увлечением участвовал в разнообразнейших студенческих кружках, лихорадочно живя в напряженной атмосфере самых острых общественных, экономических и этических вопросов». В ноябре 1884 г. он записывает в дневнике: «Вперед, вперед! В жизнь, в кипучую жизнь. Бросить эту мертвую схоластику, насколько можно, окунуться в водоворот современных интересов, выработать в себе убеждения живые!»
Эти годы были для Вересаева периодом напряженных мировоззренческих поисков. О своем восприятии общественных событий и различных общественных и этических учений в 80—90-е годы Вересаев вспоминал: «Если в петербургское мое время общее настроение студенчества было нерадостное и угнетенное, то теперь, в конце восьмидесятых и начале девяностых годов, оно было черное, как глухая октябрьская ночь. Раньше все-таки пытались хвататься за кое-какие уцелевшие обломки хороших старых программ или за плохонькие новые — за народовольчество, за толстовство, за теорию «малых дел», — тогда возможна была проповедь «счастья в жертве». Теперь царило полное бездорожье». Народничество того времени не возбуждало у него симпатий.
«бездорожья», общественного тупика, в который зашла интеллигенция, во многом определило проблематику и своеобразие творчества Вересаева конца 80-х и первой половины 90-х годов. Этот этап идейных и творческих исканий писателя завершился повестью «Без дороги» (1894).
Любимыми авторами Вересаева в те годы были Г. Успенский и В. Гаршин, а из публицистов — Н. К. Михайловский. Вересаеву были близки их страстные призывы не забывать «великих задач», их борьба с общественным равнодушием. Напряженно пытаясь понять роль и место интеллигенции в народной жизни, Вересаев обращается к революционно-демократической литературе и новейшим социологическим исследованиям. Ко второй половине 90-х годов уже окончательно вырисовывается для него несостоятельность народнической идеологии. Путь выхода из идейного «бездорожья» Вересаев находит в марксизме. Но это был так называемый «легальный марксизм». «Летом 1896 г., — писал он, — вспыхнула знаменитая июньская стачка ткачей, поразившая всех своею многочисленностью, выдержанностью и организованностью. Многих, кого не убеждала теория, убедила она, — меня в том числе. Почуялась огромная, прочная сила, уверенно выступающая на арену русской истории. Я примкнул к литературному кружку марксистов (Струве, Туган-Барановский, Калмыкова, Богучарский, Неведомский, Маслов и др.). Находился в близких и разнообразных сношениях с рабочими и революционной молодежью». Так к концу 90-х годов сложилось общественное самосознание Вересаева, завершился целый период его исканий.
«Загадка» (1887), хотя хронологически он не был первым его произведением. Рассказ выделялся Вересаевым, очевидно, потому, что он был его своеобразным эстетическим манифестом. В рассказе писатель обосновывал свое понимание прекрасного и отношений искусства к действительности. Размышляя о человеке и жизни природы, которая кажется человеку таинственной и загадочной, Вересаев утверждал, что под великим воздействием искусства человек преодолевает отъединенность от природы, искусство делает ее далекую красоту близкой ему и понятной. Слушая в ночи скрипичную импровизацию, рассказчик думает: «Та же ночь стояла передо мною в своей прежней загадочной красоте. Но я смотрел уже на нее другими глазами: все окружающее было для меня теперь лишь прекрасным беззвучным аккомпанементом к тем боровшимся, страдавшим звукам».
Истинным искусством для Вересаева является такое искусство, в котором «силою и дерзким вызовом», «стремлением разорвать цепи» звучит каждая нота, которое дает чувствовать человеку, что «при прежнем нельзя... оставаться, потому что оно слишком измучило своей бесплодностью и безнадежностью», зовет к борьбе пусть неравной, но великой, и внушает веру в исход этой борьбы. Такое понимание роли искусства в человеческой жизни было характерно для Вересаева 90-х годов. В «Загадке» зазвучала в связи с темой искусства и центральная для всего творчества Вересаева тема — поиск человеком эстетических, нравственных и социальных идеалов. Но если в «Загадке» на первом плане — вопросы эстетических отношений, то в рассказе «Порыв» (1889) —проблемы этики. Рассказ носит автобиографический характер, навеян событиями революционного студенческого движения. Общественный долг и эгоистическое благоразумие — эти два начала сталкивает Вересаев в душе своего героя юноши. Подчиниться эгоистической трезвости и пренебречь долгом товарищества или отказаться от отцовской жизненной философии и пойти на риск во имя товарищеского долга? В поисках ответа на этот вопрос и бьется герой Вересаева. Внешне он примиряется с отцом, хотя по-прежнему не приемлет философию трезвого благоразумия.
Поиски общественных идеалов — тема рассказа Вересаева «Товарищи» (1892). Это рассказ о людях, «заеденных» средой, отказавшихся от своих прежних гражданских идеалов. Самые умные скрывают пустоту души под маской цинизма, скепсиса, но их «сердце спало, мысль довольствовалась готовыми ответами и ни разу не шевельнулась самостоятельно». Все они несчастны, «но никто из них не уважает своего горя, да и не стоило оно уважения». Голос автора, рассказывающего о жизни людей без идеалов, суров, выводы определенны: «... горе их — горе дряблое, бездеятельное, ему нет оправдания; стыдиться его нужно, а не нести в люди». Здесь зазвучала у Вересаева чеховская тема. Но резкость оценок людей, растерявших идеалы, обличительный пафос рассказа приближают его к рассказам и фельетонам Горького 90-х годов об интеллигенции.
«Без дороги», которой открывается целый цикл произведений Вересаева об интеллигенции [рассказ «Поветрие» (1897), повести «На повороте» (1901), «К жизни» (1908), «В тупике» (1922)]. Как автор повести «Без дороги» Вересаев вошел в большую литературу. В повести он рассказал о духовной драме русской интеллигенции, оказавшейся после крушения народнических идеалов на идейном и общественном «бездорожье». Доктор Чеканов, от имени которого ведется повествование, трагически ощущает мертвенность старых народнических идей, они кажутся ему в новой жизни карикатурно убогими. И встает перед ним вопрос: «Ну, а я-то, чем же я живу?» Трагедия Чеканова в том, что поиск им «идеи, которая бы наполнила всю жизнь, которая бы захватила целиком и упорно вела к определенной цели», оказывается тщетным. Он понимает, что трагедия интеллигенции — в ее отрыве от народа, но дороги к народу Чеканов не знает. «Я не знаю! — в этом вся мука», — говорит он Наташе, страстно желающей услышать ответ на вопрос, за что бороться. Чеканов не умеет ответить ей, чувствуя, что попытки прикрыть старой фразой о долге свою идейную нищету вызывают у нее лишь жалость. И тогда он честно признается: «Сам я еще более нищий, чем она». Поездка на холеру становится для него спасительным бегством и от своей совести, и от вопросов Наташи. Поездка окончилась трагедией. Чеканов умирает, избитый толпой, которая считает его виновником своих бед и болезней.
— его надежда на будущее. Они и придают повести бодрое, оптимистическое звучание: Но это надежда и оптимистический призыв скорее не героя, а автора: «И я говорю ей, чтобы она любила людей, любила народ, что не нужно отчаиваться, нужно много и упорно работать, нужно искать дорогу...»
Повесть «Без дороги» была опубликована в народническом «Русском богатстве», народническая критика положительно отозвалась о произведении, особо подчеркивая финальную сцену «возрождения героя». Очевидно, что основная мысль автора не была понята этой критикой. Стремясь сделать идею повести более отчетливой, Вересаев пишет «эпилог» — рассказ «Поветрие», пафос которого — радость найденного пути, обретенного мировоззрения. Вересаев в «Поветрии» противопоставляет марксистское мировоззрение народническому и устами Наташи и студента Даева предрекает духовную смерть народничества. «Ведь перед вами такая пустота, такой кромешный мрак, что подумать жутко!» — обращается к народникам Наташа. Она как бы полемизирует с Чекановым, противопоставляя его пониманию мира свое, новое ощущение жизни: «Если бы вы видели, какие радостные, кипучие родники борьбы и жизни бьют там, куда пошли мы!..» Появление исправленного текста повести «Без дороги» с заостренно отрицательными оценками народничества и рассказа «Поветрие» привело к разрыву Вересаева с Н. К. Михайловским.
Процессы резкого идейного расслоения русской интеллигенции накануне первой русской революции отразились в повести Вересаева «На повороте». Вересаев строит повествование на идеологических спорах и сопоставлении двух психологических типов. Группа жизнерадостных, зовущих к борьбе и работе персонажей противопоставлена людям разочарованным, тяготеющим к болезненному самоанализу, ушедшим от живой жизни. По своему содержанию повесть четко подразделялась на две части. В центре первой части — революционерка-марксистка Таня, в жизни которой (правда, еще не совсем отчетливо) Вересаев наметил пути реального сближения интеллигенции с рабочим движением. Она и ее товарищи призывают к «грозе», «битве жизни». Эти главы пронизаны радостным ощущением грядущей социальной бури. После выхода журнала, опубликовавшего первые главы, Горький писал Вересаеву: «Мне хочется сказать Вам, дорогой Викентий Викентьевич, кое-что о той радости, которую вызвало у меня начало Вашей новой повести. Славная вещь!
Я прочитал с жадностью и по два раза сцены купанья и прогулки навстречу тучам. Здорово это, весело, бодро, возбуждает желание обнять Вас крепко, и — главное — своевременно это, как раз в пору, как раз Вы пишете о тех, о ком надо писать, для кого надо, и о том, о чем надо. Молодежь — боевая, верующая, работающая — наверное, сумеет оценить Вас. Таня у Вас — превосходна! Сергей, Шеметов — все хороши!
— хорошо живется на сей земле — ей богу!
Вся задача литературы наших дней — повышать, возбуждать именно это настроение, а уж оно даст плоды, даст! Вы — верите, что даст?..»
последовательна в таком мировосприятии лишь Таня. И в этом смысле среди изображенной в повести молодежи она одинока. Даже Сергей, который ее поддерживает, вместе с ней возглавляет борьбу, после первой же неудачи падает духом, отказывается от работы, углубляясь в анализ своих изменчивых чувств и переживаний.
Иным настроением определяется вторая часть повести. Она посвящена процессам идейного отступничества, психологического распада личности, отошедшей от революции. В центре этой части повести бернштейнианец Токарев и Варвара Васильевна, потерявшие веру не только в революционную работу, но и в саму жизнь. Когда-то их связывало большое чувство, но оно и разъединило их. Они пожертвовали любовью, боясь, что она помешает делу. Встретились же они, когда растеряли все, во что верили. Для Токарева будущее уже «темно и неверно». Так же воспринимает жизнь Варвара Васильевна. «Прежнее, — говорит она, — прошло, и его не воротишь. Нет желания отдать себя всю, целиком, хотя вовсе собою не дорожишь. Нет ничего, что действительно, серьезно бы захватило, во что готова бы вложить всю душу... я не люблю людей, и ничего не люблю!» Анализ переживаний Токарева и Вари, сопоставление этих психологических типов составляет основное содержание второй части повести. Образы Тани, рабочего Балуева автор схематизирует, делает их лишь «проходными» фигурами. Это ослабляет, стушевывает критику ренегатов революции.
«Вы, в сущности, правы, — говорит он, — для чего оставаться жить? Не для того же, в самом деле, чтобы бичевать себя и множить число «лишних людей...» Но он лжет и ей и себе. После смерти Варвары Васильевны Токарев говорит, что он всегда, во всем «хотел, чтобы за ним было признано право жить таким, каков он есть». Именно с этого желания начинается его идейное банкротство и нравственное падение. «Чего стыдиться? — думает он. — Что он сделал плохого, и как же ему жить... Люди остаются людьми, и нужно примириться с этим. Он — обыкновенный серенький человек и в качестве такового все-таки имеет право на жизнь, на счастье и на маленькую, неопасную работу». И у него складывается типично мещанский идеал счастья. «Хорошо бы так жить! — думает он, следя за жизнью Будиновских, — вот такая жена, — красивая, белая, изящная. Летом усадьба с развесистыми липами, белою скатертью на обеденном столе и гостями, уезжающими в тарантасах в темноту. Зимою — уютный кабинет с латаниями, мягким турецким диваном и большим письменным столом. И чтоб все это покрывалось широким общественным делом, чтоб дело захватывало целиком, оправдывало жизнь и не требовало слишком больших жертв».
Вересаев осуждает ревизионистский путь Токарева. Но в анализе психологических причин общественного ренегатства Токарева наметилось противоречие, характерное для творчества Вересаева 1900—1910-х годов. Он проводит мысль о взаимозависимости психики и физиологии человека. Оспаривая мысли Токарева и Варвары Васильевны об иррациональных силах человеческой души, непреоборимости их человеческим сознанием, Вересаев сам пытается обосновать некоторые особенности духовной и общественной жизни человека биологическими факторами. Предательство Сергея поставлено в прямую зависимость от неуравновешенности его нервной системы. Не опровергает Вересаев и мысли Токарева, оправдывавшего свое ренегатство действием внерациональных сил.
В 90-е годы определились основные черты художественного стиля Вересаева, присущие всему его дооктябрьскому творчеству. Излюбленными жанрами его становятся повесть и рассказ. Причем своеобразие проблематики, избранных жизненных конфликтов четко определили и выбор формы произведений. Вересаев тяготеет к форме дневника, которая позволяет непосредственно раскрыть мировосприятие героя, его психологическое состояние («Без дороги», «К жизни»). Идеологический характер конфликтов, внимание автора к вопросам мировоззрения вели к тому, что споры, рассуждения обычно преобладали над действием. Стремясь раскрыть идейные взгляды героев, Вересаев широко пользуется внутренним монологом, иногда весь рассказ строит в форме развернутого диалога-дискуссии. Разрабатывая большие социальные проблемы, писатель не сумел еще найти соответствующей формы выражения, прибегая подчас к формам публицистическим, подменяя публицистикой собственно художественные формы искусства. Поэтому в его произведениях того времени преобладает не показ событий, а рассказ о них, не действие, а дискуссия, спор. Иначе говоря, социальная проблематика, идейные споры не воплощались в конкретные образы, сюжетные ситуации, столкновения характеров. Наряду с диалогом, введением внутреннего монолога Вересаеву свойствен и прием авторской беседы с читателем; и в этом случае задача раскрыть мировоззренческие позиции героев решалась публицистическими средствами.
«Без дороги», Н. К. Михайловский. Тургеневские традиции прослеживаются во многих произведениях Вересаева тех лет — от «Загадки» до «Поветрия»; они чувствуются в композиционном строении рассказов, своеобразной форме «дневника лишнего человека», в построении рассказа на встречах автора-рассказчика со своими героями. Справедливо говорилось в критике о влиянии Тургенева на создание Вересаевым некоторых женских образов, описаний природы, детализации этих описаний (и в развернутых картинах природы в «Загадке», и в лаконичных пейзажах «Поветрия»). Позже, в 1900-х годах, тургеневское влияние на Вересаева вытесняется влиянием Чехова и Горького.
В области эстетической Вересаев испытал воздействие рационализма и утилитаризма Д. Писарева. Взгляды его на искусство наиболее развернуто изложены в рассказе «На эстраде» (1900). Вересаев подчеркивает свое отрицательное отношение ко всяким идеалистическим истолкованиям отношений искусства и жизни, теориям «чистого искусства». Герой рассказа — писатель Осокин, взгляды которого во многом совпадают со взглядами самого автора, говорит о высоком общественном предназначении искусства: «Идет великая рать бойцов на великое освободительное дело. Я — рядовой этой рати, ну, может быть, один из ее... барабанщиков, что ли?» Однако в полемике с эстетством декадентской литературы Вересаев заостряет эту мысль до противопоставления прекрасного и социально-полезного: «Жизнь вызывает в нас порыв броситься в битву, а мы этот порыв претворяем в красивый крик...»; «... там внизу дико бурлит и грохочет громадная жизнь. Наши арфы отзываются на этот грохот слабым, меланхолическим стоном и будят гармонический отклик в струнах ваших душ. Получается нежная, прекрасная музыка, и на душе становится тепло и уютно. Но неужели же вы не чувствуете, сколько душевного разврата в этой музыке...». Такие эстетические позиции автора объясняют некоторые особенности его творческой практики, публицистичность форм его произведений, их намеренную рационалистичность.
«Записки врача», произведение, принесшее ему широчайшую известность. Книга была задумана в 1892 г. как «Дневник студента-медика», работал же Вересаев над ней позже — в 1895-1900 гг. «Записки» непосредственно связаны с его циклом повестей об интеллигенции. Это тоже книга об идейных исканиях и формировании общественного сознания новой русской демократической интеллигенции. В «Записках» Вересаев поднимается до беспощадного реализма в оценках явлений современности. Книгой восхищался Л. Толстой. «Записки врача» получили огромный общественный резонанс. Вокруг произведения разгорелась ожесточенная полемика, в которой приняли участие представители самых разных идейных течений того времени.
Герой «Записок» — только что начавший практику молодой врач, перед которым шаг за шагом раскрываются противоречия общественной и частной жизни людей. Судьбы медицины и науки в целом, практические результаты ее, по мысли писателя, непосредственно связаны с условиями общественно-политической жизни страны. А они делают бесплодными все усилия героя помочь людям, задавленным нуждой, живущим в глубокой духовной нищете. Здесь Вересаев как бы варьирует одну из тем повести «Без дороги». Размышляя о жизни русского села, он пишет, что «деревня действительно гибнет и вырождается, не зная врачебной помощи. Но неужели причина этого лежит в том, что у нас мало врачей?». Вересаев подводил читателя к выводу о несостоятельности идей культурничества и проповеди совершенствования частностей жизни и звал к общественной работе, которая помогла бы изменить существующие социальные отношения: «... врач, — если он врач, а не чиновник врачебного дела, — должен прежде всего бороться за устранение тех условий, которые делают его деятельность бессмысленною и бесплодною; он должен быть общественным деятелем в самом широком смысле слова, он должен не только указывать, он должен бороться и искать путей, как провести свои указания в жизнь». Вересаев указывал на классовый характер использования медицины в буржуазном обществе. «Записки» заканчивались призывом ко всей русской интеллигенции: «Единственный выход — в сознании, что мылишь небольшая часть одного громадного, неразъединимого целого, что исключительно лишь в судьбе и успехах этого целого мы можем видеть и свою личную судьбу и успех».
— начале 1900-х годов с марксистами, участие в «Среде», работа в журнале «Жизнь» — все это расширяет тематический диапазон творчества Вересаева, ведет его к новому осмыслению своих прежних тем. Особенное значение для него имела работа с Горьким в журнале «Жизнь». Горький оказал в те годы большое влияние на Вересаева. Оно сказалось и в тематике, и в художественных формах его произведений. Героические аллегории, которые пишет Вересаев, явно «горьковского происхождения».
В конце 1890-х — начале 1900-х годов Вересаев создает цикл рассказов, в которых рисует правдивые картины жизни русского крестьянства. Вересаев исследует процесс капитализации деревни, ее расслоения, предельного обнищания. Нищета, безземелье уродуют дух крестьянина, искажают его естественные человеческие чувства. О «медленной агонии в деревне» повествуют рассказы «В сухом тумане» (1899), «Лизар» (1809) «К cnexv» (1899), «В степи» (1901).
«Лизар» и другие рассказы писателя этого периода строятся на резком противопоставлении ликующей жизни природы и придавленного социальными условиями «царя жизни» — человека. Этот композиционный прием наиболее последовательно выдержан в рассказе «Лизар». При всей критической силе рассказов Вересаева о людях из народа, выводы их, однако, ограниченны. Писатель не увидел еще в людях из народа «роста личности», того процесса, который лег в основу развития крестьянских характеров в творчестве М. Горького.
— начале 1900-х годов Вересаев создает цикл произведений, посвященных жизни ремесленного пролетариата. В 1899—1903 гг. он пишет двухчастную повесть «Два конца («Конец Андрея Ивановича», 1899; «Конец Александры Михайловны», 1903). Это произведение резкой неприкрашенной правды о жизни трудового человека, история двух загубленных жизней. На повесть «Конец Андрея Ивановича» откликнулись Л. Толстой, А. Чехов, М. Горький. Повесть понравилась Толстому, но не понравилась Чехову, который считал ее «подделкой» под горьковских «Супругов Орловых». Горький же писал, что «после... «Без дороги» — Андрей Иванович, кажется, лучшее», что писатель «дал до сей поры».
мастеровых, об их стремлении жить лучше, о проблесках общественного сознания, порывах к знанию и культуре. Это та же среда, о которой писал Горький в «Супругах Орловых». Так же, как и Григория Орлова, Андрея Ивановича «в свободное от работы время охватывала тупая, гнетущая тоска», ожесточенная тоска по лучшему. Вересаев попытался ввести своего героя в рабочую среду. Когда рабочий Барсуков убеждал Андрея Ивановича: «... везде жизнь начинается, везде начинают шевелиться», — Андрею «верилось в жизнь и в будущее, — верилось, что жизнь бодра и сильна, а будущее велико и светло». Умирающий Андрей Иванович страстно хочет увидеть Барсукова, поговорить с ним долго и серьезно», обсудить все «до самых основных мотивов». Но Барсуков выслан. Не может ответить Андрей Иванович ни себе, почему же он не жил «широкою сильною жизнью, полною смысла и радости», ни Александре Михайловне. На вопрос ее: «Что же делать?» — Андрей Иванович «в тоске простер руки: «Что? Я не знаю...» Таким образом, и этого героя, ищущего правду жизни, Вересаев оставляет на «бездорожье». Но пафос повести — в оптимистической убежденности автора, что человек из народа обретает свою дорогу.
Общественное значение этих повестей в том, что Вересаев сказал подлинную правду о жизни трудящихся, одним из первых заговорил о рабочем человеке, его «страстной тоске по красоте и справедливости».
В предреволюционные годы Вересаев продолжает разрабатывать свои старые темы, борется с духовной расслабленностью и обывательщиной. В рассказах «Паутина» (1902), «Проездом» (1903), «На высоте» (1904), обличая интеллигентов-мещан, Вересаев зовет к «новому счастью» и к работе во имя его: «... Жизнь густа, дремуча, и не раздвигается сама собой в гладкую дорожку. Кто хочет новых путей, должен выходить не на прогулку, а па работу».
В 1904 г. Вересаев был мобилизован и два года провел в армии на Дальнем Востоке. Его жизненные впечатления того времени воплотились в двух циклах произведений — «На войне. Записки», «Рассказы о войне». В русской литературе начала века это — самые значительные произведения о русско-японской войне.
«Записки» представляют собой своеобразный дневник очевидца событий. Вересаев рассказывает о мобилизации солдат, о военных событиях, о карьеризме высших чинов и патриотизме русского солдата, передает настроения русских офицеров и солдат во время военных действий и наступившей революции. Открываются «Записки» знаменательным вопросом: «Из-за чего эта война? Никто не знал». В каждой главе «Записок» на различном материале раскрывается подлинный характер этой ненужной народу войны. Вересаев подмечает, как нарастает вражда народа к самодержавию, которая разрешается революционными событиями 1905 г.: «... Что теперь с особенной яркостью бросалось в глаза, — это та невиданно-глубокая, всеобщая вражда, которая была к начавшим войну правителям страны: они вели на борьбу с врагом, а сами были для всех самыми чуждыми, самыми ненавистными врагами». Солдаты и офицеры понимают, что умирают за чуждое им. «Идеи у нас нет и не может быть» — так думают те честные офицеры, о которых рассказал Вересаев. Он пишет и о глубокой горечи невиданного в русской истории позорного поражения, и о «скитаниях» солдат и боевых офицеров, возвращавшихся домой, и о продолжавшихся после военного разгрома канцелярских «сражениях» за ордена и награды. В заключительных главах «Записок» Вересаев рассказывав о революционных настроениях возвращавшихся домой солдат (глава «Домой») и наступавших уже «кроваво-черных», «мстительных волнах» политической реакции.
В годы реакции в борьбе против упадочных настроений в общественной и художественной жизни Вересаев был верным «спутником» Горького и Серафимовича. Однако влияние идейной и литературной реакции сказалось в какой-то мере и на творчестве Вересаева.
В 1909 г. он печатает свою новую повесть «К жизни», которая занимает своеобразное место в его творчестве. Ею завершается дооктябрьский цикл произведений Вересаева об интеллигенции, а выводами ее как бы подготавливается крупнейшее литературно-критическое исследование писателя — «Живая жизнь». В повести отчетливо проявились характерные черты мировоззрения и художественного метода Вересаева в период предреволюционного десятилетия. Новое произведение Вересаева — о настроении и переживаниях молодежи после поражения революции. Но прежде всего писатель хотел дать в нем ответы на вопросы, которые волновали его самого в те годы, — о смысле и цели жизни.
В «Записях для себя» Вересаев писал о повести: «В ней как будто более или менее верно отражены настроения и переживания молодёжи после разгрома революции в 1905 г. В долгих исканиях смысла жизни я в то время пришел, наконец, к твердым, самостоятельным, не книжным выводам, давшим мне глубокое удовлетворение, давшим собственное, питающее меня до сих пор знание, — в чем жизнь и в чем ее «смысл»? Я захотел все эти нахождения вложить в повесть, дать в ней ответы на все мучившие меня вопросы». Но возникло глубокое противоречие между замыслом и его художественным воплощением. На вопросы, мучившие самого писателя, Вересаев заставил отвечать героя, общественные и философские концепции которого были чужды автору. Это противоречие позднее почувствовал и сам писатель. В «Записях для себя» Вересаев отметил, что мысли о жизни, вложенные в уста Чердынцева, были для героя «совершенно не характерны». Это были ответы писателя себе самому. Но и они были противоречивы.
ему ничтожными, революционные идеалы, за которые он боролся, — заблуждением, правда борьбы рабочих — сомнительной. Возникает ситуация «бездорожья», однако причины ее теперь иные, чем в повести «Без дороги». Если Чеканов искал пути к народу, то Чердынцев бежит от него темными тропами декадентства и ницшеанства. Различный смысл приобретает и центральный вопрос обеих повестей — во имя чего жизнь? Чеканов искал общественный смысл жизни, Чердынцев решает «загадки индивидуального бытия». Внутренней полемикой с Чердынцевым Вересаев пытался ответить для себя на вопрос — как и во имя чего должен жить человек, есть ли у него великое будущее? Авторский взгляд на жизнь утверждался через неприятие упадочной философии Чердынцева.
Поняв это, Вересаев в последующих редакциях снял надуманную концовку повести.
Дискуссия о смысле жизни в повести начиналась с основного вопроса — может ли и должен ли человек жить для будущего? Отношение к этому вопросу разделяло персонажей всех повестей Вересаева. Этот вопрос — центр спора и в повести «К жизни». Иринарх — своеобразный теоретик отступничества — утверждает, что «человек живет для настоящего». В отрицании будущего все отступники — и Иринарх, и Алексей, и Чердынцев, и декадентка Катра — едины. Роднит их и глубочайшая изоляция друг от друга, от общества. «Мы, живущие рядом, — думает Чердынцев, — чужды друг другу и одиноки. Общее у нас — только параллакс Сириуса и подобный же вздор». Единого смысла жизни для всех людей быть не может — таков печальный вывод, к которому приходит Чердынцев. А если это так, то социальной закономерности в жизни нет. Люди лишь марионетки, управляемые инстинктом, который и есть подлинный «хозяин жизни». И власть его «сильнее разума, от нее спасения нет!». Этот «хозяин» ведет к самоубийству Алексея, он подчиняет себе настроения и мысли самого Чердынцева. Ужас перед его неодолимой властью и парализует Чердынцева окончательно.
Какова же авторская оценка теории Чердынцева? Очевидно, что Вересаев принять ее не может. Но внутренне полемизируя с Чердынцевым, сам автор преувеличивает значение физиологических факторов в жизни людей. Изменчивость настроений Чердынцева объясняется им именно так. Подобная трактовка явлений духовной жизни человека привела Вересаева к попыткам объяснить некоторые явления общественного порядка биологическими факторами. Это сказывается и в напряженном внимании к психопатологическим переживаниям героев, и в предельной детализации их психических состояний.
повесть лишилась композиционной четкости, в конечном счете — определенности «вывода» и распалась на отдельные куски, передающие разные грани декадентского мироощущения Чердынцева.
Выступая против пессимизма, настроений упадка, Вересаев хотел утвердить непобедимость здорового жизненного начала. Это и был тот ответ, который он нашел для себя и который формулируется во второй части понести. Но переводя сознательно проблему в плоскость философских абстракций, не сумев противопоставить Чердынцеву образы революционных рабочих и стойких интеллигентов-революционеров, дав их лишь эскизно, на втором плане, Вересаев потерпел художественную неудачу. К чему приходит Чердынцев? Вересаев заставляет своего героя пережить радость от слияния с жизнью природы: «И захотелось мне вскочить, изумленно засмеяться своему калечеству и, выставляя его на позор, крикнуть человечески нелепый вопрос: «зачем жить?..» Этот вопрос, позорный и «человечески нелепый» в глазах Чердынцева, опровергается теперь любой эфемеридой: «Гордым франтом, грудью вперед, летел над осокою комар с тремя длинными ниточками от брюшка... Эфемерида! Она живет всегда только один день и нынче с закатом солнца умрет. Жалкий комар. Всех он ничтожнее и слабее, смерть на носу. А он, танцуя, плывет в воздухе, — такой гордый жизнью, как будто перед ним преклонились мир и вечность». И жизнь для Чердынцева «завилась вольным, радостно-пьяным ураганом».
«ответов» повесть сыграла значительную общественную роль. В годы ренегатства, литературного распада, усиления декадентских настроений в широких кругах русской интеллигенции Вересаев призывал к здоровому, оптимистическому восприятию мира. Однако самого Вересаева повесть не удовлетворяла. Чуткий художник-реалист, он скоро понял творческую несостоятельность замысла — вложить великие искания человеческого духа в маленькую душу потерявшего себя ренегата. «Я увидел, — писал он в «Записях для себя», — что у меня ничего не вышло, и тогда все свои искания изложил в другой форме — форме критического исследования. Во Льве Толстом и Достоевском, в Гомере, эллинских трагиках и Ницше я нашел неоценимый материал для построения моих выводов. Получилась книга «Живая жизнь». Часть первая. О Достоевском и Льве Толстом. Часть вторая. Аполлон и Дионис (о Ницше). Это, по-моему, самая лучшая из написанных мною книг. Она мне наиболее дорога. Я перечитываю ее с радостью и гордостью».
В книге «Живая жизнь» Вересаев окончательно сформулировал свое понимание цели и смысла жизни и современного искусства. Он считал наиболее важными для эпохи борьбу за здоровое восприятие жизни и преодоление упадочничества в социальной психике человека. Эта мысль была ведущей во всех раздумьях Вересаева тех лет о жизни, искусстве, человеке. В своем основном выводе Вересаев был близок к Горькому, также считавшему, что «внутренняя реорганизация» человека — одна из важных задач эпохи. Но в отличие от него, сосредоточившего свое внимание прежде всего на разработке острейших социальных конфликтов, Вересаев обращается к проблемам этическим и психологическим. Более того, в этот период он приходит к убеждению, что преимущественное внимание к социальной проблематике ограничивает искусство, делает его «односторонним». В произведениях 1910-х годов Вересаев как бы стремится преодолеть эту «односторонность» и обращается прежде всего к проблематике философской.
«Живая жизнь» Вересаев работает с 1909 по 1914 г. Первая часть книги, посвященная творчеству Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, была, по словам современников, антитезой книге Д. Мережковского «Толстой и Достоевский». Оценивая книгу и ее значение в общественно-литературной борьбе эпохи, необходимо иметь в виду, что отношением к Достоевскому и Толстому, их творчеству и этическим учениям определялись во многом идейные позиции и этические платформы. Борьба за наследие Достоевского и Толстого в последнее десятилетие перед Октябрьской революцией приобретала особенно острые формы. Имя Достоевского становилось знаменем реакционной литературы и идеалистической эстетики. Против упадочничества, морального и философского ренегатства и направил Вересаев свою книгу.
Книга «Живая жизнь» очень своеобразна по форме. В собственном смысле слова ее нельзя назвать научным исследованием. В ней мало рассуждений, логических доказательств. «Говорят» сами художники — Толстой и Достоевский. «Сталкивая» цитаты из их произведений и как бы заставляя их самих спорить о жизни и смерти, о любви, боге, добре и зле, Вересаев последовательно вел читателя к вытекающим из этого спора выводам.
Толстой и Достоевский, Гомер и эллинские трагики для Вересаева — как бы выражение противоположного восприятия жизни и отношения к ней. «Трудно во всемирной литературе, — пишет Вересаев, — найти двух художников, у которых отношение к жизни было бы до такой степени противоположно, как у Толстого и Достоевского; может быть, столь же еще противоположны Гомер и греческие трагики». Противопоставление определяет и композиционное строение книги. Часть, посвященная Достоевскому, озаглавлена «Человек проклят», часть, посвященная Толстому, — «Да здравствует весь мир!» Вересаев выступает против мироощущения Достоевского, против его неспособности «чувствовать силу и красоту подлинной жизни», против культа страдания. Говоря о той жизни, в которую вводит нас Достоевский, Вересаев пишет: «Перед нами жуткая безгласная пустота... И среди пустоты этой, в муках недовершенности, дергаются и корчатся странные, темные, одинокие существа, которым имя — люди. Жизнь каждого — только в нем самом, все силы ушли в глубь души, на стремление согласовать и соединить то, что внутри. А соединить невозможно, потому что там — хаотическая замесь сил, лишь механически сплетшихся друг с другом, — non bene janctarum discordia semina rerum, —связанных плохо вещей враждебные только зачатки. Силы эти яростно борются, душат друга друга, одна поднимается, другая сейчас же ее опрокинет; все ползут врозь. Добро подсекается злом, зло — добром, любовь поедается ненавистью, ненависть — любовью; тоска по гармонии опрокидывается болезненно-судорожными порывами к хаосу; отвращение к жизни давится страхом смерти, стремление к смерти — исступленною любовью к жизни». Таким образом, человек Достоевского бросается навстречу мукам, отдается им. Достоевский открывает перед ним красоту и счастье в страдании, в скорби, в жажде мучений, заставляя через страдания познать истину о трагическом призвании человека.
«Светлый и ясный, как дитя, идет он через жизнь и знать не хочет никакого трагизма. Душа тесно сливается с радостною жизнью мира... Толстой знает, что человек сотворен для счастья, что человек может и должен быть прекрасен и счастлив на земле. Достоевский этого не знает». Вместе с Толстым писатель утверждает красоту мира, с которым в непрерывном целостном единстве — человек. Льва Толстого Вересаев воспринимает как художника, несокрушимо верящего в светлое существо человеческой души, художника могучей и ясной любви к людям. Страдают и герои Толстого, но «чудесная, могучая сила жизни не боится никаких страданий, она... само страдание преображает в светлую ликующую радость». Противопоставление радостного восприятия жизни декадентскому мироощущению лежит и в основе второй книги «Живой жизни» — «Аполлон и Дионис». Эта книга построена на открытой полемике с ницшеанским пониманием античности и на внутреннем споре Вересаева с декадентской литературой и критикой о сущности религии, культуры и искусства древнего мира. Ницшеанской концепции античности, изложенной в «Рождении трагедии» и в других работах Ницше, Вересаев противопоставляет взгляд на гомеровскую античность как на эпоху детства человечества, для которой в целом было характерно утверждающее жизненное начало. Вересаев, приводя в пример отношение к жизни гомеровских героев, призывал своих современников смело смотреть в лицо действительности, уверенно работать для будущего. Непосредственно к современности были обращены заключительные слова исследования о Толстом: «Настоящее сливается с будущим. Жизнь человечества — это не темная яма, из которой оно выберется в отдаленном будущем. Это — светлая, солнечная дорога, поднимающаяся все выше и выше к источнику жизни, света и целостного общения с миром». Это и был ответ Вересаева на вопрос об отношениях настоящего и будущего.
«новой морали» Ницше, пессимизма Шопенгауэра, достоевщины — все это в те годы имело большое положительное значение.
Но и «Живая жизнь» Вересаева была исполнена противоречий. В те годы сам Вересаев испытал определенное влияние идеалистической философии Бергсона. Этим влиянием и объясняются явные противоречия в основных философских посылках книги. Вересаев-материалист, признающий объективность мира, роль разума в человеческом познании, в то же время вслед за Бергсоном повторяет, что глубоко и полно познать жизнь может лишь интуиция, интеллект же способен рассмотреть ее «только с внешних точек зрения». Вслед за этим Вересаев делает вывод, на котором и строится концепция исследования: «Мы разумом ставим жизни вопросы, даем себе на них разнообразнейшие, шаткие, противоречивые ответы, и воображаем, что живем этими ответами. Если же мы отрекаемся от жизни, клеймим ее осуждением и проклятием, то и тут думаем: это оттого, что жизнь не способна ответить на наши вопросы. А причина совсем другая. Причина та, что мы окончательно оторвались от жизни, что в нас замер последний остаток инстинкта жизни». А отсюда закономерно вытекала мысль о биологической и возрастной обусловленности психологии и духовной жизни человека: «Слепота наша в жизни обусловлена не разумом самим по себе, а тем, что силы жизни в человеке хватает обычно лишь на первый, второй десяток лет; дальше же эта сила замирает». Это логическое выражение той идеи, с которой мы встречались в образах Чердынцева и Токарева.
Талант Достоевского Вересаев рассматривает только как выражение зашедшего в тупик интеллекта, талант Толстого — как выражение наделенной подлинной силой жизни интуиции. Общественно-идеологические условия, которые сформировали столь различные творческие индивидуальности, Вересаева в данном случае не интересуют, не в них видит он и основание известных противоречий во взглядах и творчестве Толстого и Достоевского. Развернутая с позиций интуитивизма критика Ницше оказалась односторонней, трактовка греческой трагедии как явления антигероического, упадочного, основанная на указанном выше противоположении, — неверной. Но не эти моменты были в книге определяющими. Современники чутко восприняли главное — горячую веру художника в человека; в его светлое будущее. Вересаев, выдвигая самые существенные вопросы жизни, полемизировал с концепциями декадентов.
В 1910-е годы Вересаев много занимается переводческой работой («Из гомеровских гимнов», 1912; «Древнегреческие поэты», 1915). Большое значение имела и организаторская деятельность писателя. При участии Вересаева в 1912 г. организуется книгоиздательство писателей, объединившее силы демократической литературы тех лет.
«В тупике», которым завершился цикл произведений об интеллигенции. В романе говорится о тех слоях русской интеллигенции, которые не поняли и не приняли революцию. Герой романа врач-земец, в прошлом общественный деятель, Иван Ильич Сартаков прожил долгую и сложную жизнь. Он прошел через царские тюрьмы и ссылки, но «жизненной истины» не обрел, в народе и революции разочаровался. Размышляя о жизни с позиций абстрактного гуманизма, Сартаков не может понять, что за революцию надо бороться, завоеванное ею защищать, что народ, осуществляющий ее, прав, что иначе быть не может.
Многие персонажи романа обрисованы реалистически, однако стремление автора к объективному изображению событий и ситуаций, поведения своих героев перерастает часто в объективизм. Вересаев пытается занять некую ложно-объективную позицию «над схваткой». Однако правда жизни и правда художественная вели автора к утверждению дела и путей революции. В конце романа Сартаков, не вынеся своих разочарований, умирает. Куда-то (автор не говорит — куда) уходит его дочь Катя. Но у читателя складывается определенное убеждение, что она пойдет с народом.
Через 10 лет выходит новый роман Вересаева «Сестры» (1933) — о пути интеллигенции к строительству новой, социалистической культуры. К сожалению, характеры героинь романа оказались схематичными, образы — умозрительными.
Вересаев работает над «Воспоминаниями», занимается литературно-критическими исследованиями. Его перу принадлежат работы о Пушкине («Пушкин в жизни», 1926-1927; «Спутники Пушкина», 1934-1936), Гоголе («Гоголь в жизни», 1933). Он стремится воссоздать жизненный облик великих писателей, привлекая к исследованию их творчество, обширные мемуарные материалы. Но некритическое отношение к источникам снижает научное значение этих книг. В 1940 г. изданы его «Невыдуманные рассказы о прошлом» — воспоминания о русской дореволюционной жизни.
«Илиаду» и «Одиссею» Гомера (опубликованы в 1949 и 1953 гг.).
— характерное явление русского критического реализма XX в.
Использованы материалы кн.: "История русской литературы конца XIX - начала XX века" / Соколов А. Г. − 2-е изд., испр. и доп. − М.: Высш. шк., 1984. − 360 с.