IV
После того как Андрей Иванович и Ляхов ушли в «Сербию», Александра Михайловна перемыла посуду, убрала стол и села к окну решать задачу на именованные числа. По воскресеньям Елизавета Алексеевна, воротившись из школы, по просьбе Александры Михайловны, занималась с нею. Правду говоря, большого желания учиться у Александры Михайловны не было; но она училась, потому что училась Елизавета Алексеевна и потому, что учение было для Александры Михайловны запретным плодом.
Она попробовала решить задачу, взглянув предварительно в решения. Ничего не вышло. Александра Михайловна погрызла карандаш, подумала и, отложив задачник, потянулась.
Было скучно. По оконным стеклам текли струи воды, в квартире стояла тишина; Зины не было — она бегала по двору. Александра Михайловна достала из комода деньги, которые ей оставил Андрей Иванович, и стала их распределять, на что их употребить. Два рубля решила отдать хозяйке за квартиру, рубль заплатить по книжке в мелочную лавочку, остальное оставила на расходы. Покончив расчеты, Александра Михайловна спрятала деньги, зевнула и стала ходить по комнате. Из всех углов ползла на нее мертвая, томительная скука, но Александра Михайловна привыкла к ней и мало тяготилась ею.
Сняла кофточку, распустила по белым, полным плечам свою густую косу и стала причесываться перед зеркалом. Сделала себе китайскую прическу, потом греческую, потом начала прикидывать, как бы вышло, если бы подрезать спереди гривку. Александре Михайловне давно хотелось пустить себе на лоб гривку и завивать ее, но Андрей Иванович строго запретил ей это.
Темнело. Александра Михайловна вышла в кухню, к квартирной хозяйке. Старуха хозяйка, Дарья Семеновна, жила в кухне вместе с дочерью Дунькой, глуповатой и румяной девушкой, которая работала на цементном заводе. Они пили кофе, Александра Михайловна подсела к ним, но от предложенного кофе решительно отказалась.
Стали беседовать о вчерашней драке, разыгравшейся на лестнице между живописцем вывесок и пьяным приказчиком. Хозяйка сообщила несколько новых подробностей; она узнала их утром от жены живописца. Но вскоре разговор истощился; вчера они уже часа три говорили об этой драке.
Дарья Семеновна послала Дуньку в лавочку за керосином. Александра Михайловна спохватилась, что Зина до сих пор бегает на дворе. Она попросила Дуньку на обратном пути разыскать Зину и привести домой, а сама пошла к себе.
Походила по комнате, стала напевать шансонетку, которую слышала летом на открытой сцене в Крестовском:
На дворе зажгли фонарь. Тусклый свет лег на потолок около шкапа. На проспекте звенела конка. Александра Михайловна села в кресло и задремала.
Воротилась Дунька и привела с собою Зину. Александра Михайловна, зевая, зажгла лампу. Зина иззябла, руки у нее были красные, ноги мокрые.
…
— Ай! Затопи печку, мама! — крикнула Зина в самый разгар поучений.
— Что ты орешь? — строго заметила Александра Михайловна. — Главное — «ай»! Как будто в самом деле есть чего!.. Не бегала бы по двору до ночи, так и не было бы холодно. На дворе грязь, слякоть, а она бегает.
Смеясь, Зина крикнула еще громче:
— Караул! Холодно!
— Когда тебе говорят, ты должна слушать, а не смеяться!
— Да! Когда мне холодно! — плаксиво возразила Зина.
— Печка топлена, от жары, слава богу, деваться некуда. Поменьше бы бегала по двору, так ничего бы и не было. Вот погоди, воротится отец, я ему расскажу; ты, должно быть, забыла, как он тебя третьего дня отпорол.
В дверях показалась Елизавета Алексеевна, воротившаяся из школы.
— Александра Михайловна, хотите заниматься?
— Да, да, сейчас!
Она суетливо собрала тетрадки, книги и пошла к Елизавете Алексеевне в ее комнату.
Комната Елизаветы Алексеевны была очень маленькая, с окном, выходившим на кирпичную стену. На полочке грудою лежали книги, и среди них желтели обложки сочинений Достоевского и Григоровича — приложений к «Ниве».
— Задачи у меня не вышли, Лизавета Алексеевна; думала-думала, проверяла-проверяла, — не сходятся с решением! — И она с недоумением пожала полными плечами.
Елизавета Алексеевна стала решать вместе с нею. Они занимались около часу. Елизавета Алексеевна объясняла, сдвинув брови, серьезная и внимательная, с матово-бледным лицом, в котором, казалось, не было ни кровинки. Она была дочерью прядильщицы. Когда Елизавета Алексеевна была ребенком, мать, уходя на работу, поила ее настоем маковых головок, чтоб не плакала; их было шестеро детей, все они перемерли и выжила одна Елизавета Алексеевна.
В комнате Александры Михайловны Зина громко пела в пустую кастрюлю, которую держала перед ртом:
Александра Михайловна решила, наконец, обе задачи. Елизавета Алексеевна спросила:
— Ну, что, не соглашается Андрей Иванович пустить вас работать?
— Нет! — вздохнула Александра Михайловна. — Слыхали вчера? Чуть было не избил, что посмела сказать.
— Он хочет, чтоб вы его хлеб ели, — сказала Елизавета Алексеевна, понизив голос.
— Да добро бы еще хлеб-то этот был бы! А то ведь сам все болеет, ничего не зарабатывает; везде в долгу, как в шелку, никто уж больше верить не хочет. А обедать ему давай, чтоб был обед! Где же я возьму? Сам денег не дает и мне работать не позволяет.
— Так чего вам заботиться? Без денег нельзя обеда приготовить, он сам может это понять.
— Он этого не хочет понимать: чтоб был обед, только и всего! Сегодня подала солонины — надулся: ты, говорит, не хочешь постараться… Поди-ка сам, постарайся! Придешь в мелочную, лавочник тебе и не отвечает, словно не слышит; сколько обид наглотаешься, чтоб фунт сахару получить.
— Ни за что бы не стала для него стараться! — воскликнула Елизавета Алексеевна. — Хочет, чтоб вы его хлеб ели — пусть добывает денег!
— У него разговор короток: давай! А не дашь, он себя покажет, каков он есть король.
больше она говорила, тем ясней ей становилось, что она права и страдает, а Андрей Иванович тираничен и несправедлив.
Елизавета Алексеевна прошлась по комнате и нервно повела плечами.
— Никогда замуж не пойду!.. Словно ребенок какой, ничего не смей, на все из чужих рук смотри!
— А я рада, что ли, что пошла? Ведь они перед свадьбой всегда прикидываются: говорят, что и любят тебя, и холить будут, и пить-то ничего не пьют…
Александра Михайловна помолчала.
— Вы думаете, ему есть до нас какая-нибудь забота? Ему только товарищи и дороги; последний кусок он отнимет у своей девочки, чтоб отдать товарищу; для товарища он ни над чем не задумается… Пять лет назад его прогнали от Гебгарда, — за что? Товарищ его Петров поставил золотые обрезы просушиваться, а хозяйская кошка чихнула и испортила обрезы. Петров переделал, поставил в книжку за поправку по шесть копеек, — хозяин вычеркнул и написал: «Я не виноват»… Ну, что с хозяином сделаешь? Всегда так было и будет. Поругался про себя Петров, и больше ничего. И дело-то всего в полтиннике было. А мой Андрей Иванович взбеленился: «Это, говорит, он еще слонов у нас тут разведет, — ходить будут по мастерской да чихать во все стороны?.. Не виноват хозяин? Кошка виновата?..» Поймал кошку и разбил ей голову о пресс. А кошка дорогая была, ангорская, пятнадцать рублей стоила… Ну и прогнали его. Что ж хорошего вышло? Два месяца без работы пробыл, совсем обнищали…
Хозяйка заглянула в дверь.
— Михайловна, человек тебя спрашивает.
Александра Михайловна вышла. В кухне стоял человек с рыжеватыми, торчащими, как щетина, усами, в знакомом Александре Михайловне пальто. Это был Захаров. Он галантно расшаркался.
— Записка вам от вашего супруга!
— Зачем ему нужно два рубля?
— Не знаю-с! Просто просил меня Андрей Иванович принести, а для чего, — положительно не знаю.
— Как вам это нравится, Елизавета Алексеевна?! Пишет, чтоб я ему еще прислала два рубля! Где я их возьму? Ах ты, боже мой, боже мой! а?.. Вы где с ним пьянствуете, в «Сербии»? На коньяк денег не хватило вам? Зачем ему деньги?
Захаров смущенно переминался.
— Окончательно не могу вам этого сказать. А только просил меня Андрей Иванович принести.
— Да кто вы такой?
— Я знакомый его.
— Знакомый? Какой такой знакомый?
— Значит… познакомились с ним, с супругом вашим.
— Хорош знакомый, которого жена в первый раз видит!
— Удивительно, — сконфуженно произнес Захаров.
— А вы меня видали?
— Н-нет.
— Так что же для вас удивительного?
— Да на что ему деньги-то нужны, ответьте мне!
— Он мне не сказал, на что. Просто просит вас прислать ему два рубля. «Пусть, говорит, пришлет». Н-ну… Желает, чтобы вы прислали ему два рубля. Вот вам мой короткий ответ.
— Да на что, на что ему?
— Не знаю.
— Как же не знаете? Ведь вы вместе сидите, вместе пьете! На что они ему? Пропить ли, вам ли подарить?.. На что?
— Окончательно ответить вам — не знаю.
— Ну уж, пожалуйста, не врите!
Захаров беспомощно пожал плечами и снова вздохнул.
— Я к вам по его поручению пришел, как посланец, больше ничего! Ничего не знаю, ничего не понимаю. А вы, как Иоанн Грозный, — «В ногу гонца острый конец жезла своего он вонзает»[17].
— Какой Иоанн Грозный? Что вы глупости говорите?.. Кто вы сами-то такой, — я вас не знаю! Ступайте вон отсюдова!
Захаров заморгал глазами.
— Это вы мне намекаете, что я должен удалиться? Какой прикажете дать ответ?
— Никакого ответа не будет!
17. Из баллады А. К. Толстого «Василий Шибанов» (1840-е годы).