ЧОХОВ
Наш пароход подходил к острову Цейлону. Цейлон! Местоположение земного рая люди полагали на Цейлоне. Повидать его было давнишнею моею мечтою. Для Цейлона и еще для Японии я главным образом и поступил судовым врачом на пароход Добровольного флота, делавший рейсы между Одессой и Владивостоком.
Уже со вчерашнего ужина все в кают-компании только и говорили - не о Цейлоне (остальному нашему экипажу он был давно известен), а о каком-то Чохове: "Чохов встретит", "Чохов примет", "надо приготовить для Чохова"... Что за Чохов?
За утренним кофе старший механик Бакшеев, полный блондин со смеющимися про себя глазами, мне рассказал.
В известную московскую чайную фирму братьев К. и С. Поповых поступил мальчиком в услужение сын ночного сторожа Чохов. Он обратил на себя внимание умом и энергией, быстро выдвинулся. Братьям Поповым первым пришла в голову мысль начать торговать цейлонским чаем. Он был крепче и должен был обходиться много дешевле китайского. Знатоки, конечно, не променяли бы китайского чая ни на какой другой, но в широкой публике цейлонский чай должен был пойти,- что и оказалось. Поповы послали на Цейлон своего агента, а с ним - шестнадцатилетнего Чохова. В течение года Чохов прекрасно освоился с делом, великолепно выучился английскому языку, китайскому и сингалезскому. Фирма отозвала агента и все дело поручила Чохову. Через несколько лет его переманила к себе чайная фирма бр. Высоцких. А еще через несколько лет Чохов рассудил: чем ему работать на других, лучше открыть собственное дело. Теперь он колоссальный богач, русский генеральный консул, владелец огромных чайных и кофейных плантаций. Бакшеев рассказывал:
- На вид совсем англичанин: высокомерный взгляд, цедит сквозь зубы, а в душе русак. Держит тесную связь со всеми русскими пароходами. Мы ему возим из России зернистую и паюсную икру, смирновскую водку, гречневую крупу. Наверно, выедет нас встречать. На вас набросится. Всякий новый русский человек так его к себе и тянет. Нас всех он уже знает.
В сиреневой дымке завиделись вдали белые здания Коломбо, главного города Цейлона. В жарком блеске утреннего солнца, игравшем на тихих волнах, нам навстречу мчался белый катерок с развевающимся русским флагом. Он причалил к замедлившему ход нашему пароходу, На трап вскочил на ходу загорелый мужчина с темной бородой, лет сорока пяти, и поднялся на палубу. Его с радушием и почетом встретил весь высший командный наш состав, во главе с капитаном Целинским, изящным поляком с густыми русыми усами, отставным контр-адмиралом. Мне не понравилось: Чохов, с замороженным лицом, поздоровался со всеми нестерпимо покровительственно, а перед ним все явно лебезили.
Сели за роскошный завтрак. Чохова капитан, конечно, посадил рядом с собою. Я оказался как раз против Чохова. Он с вниманием и любопытством приглядывался ко мне, а я все больше закипал к нему враждою. Держался он очень величественно, даже самого капитана называл "милейший" и "мой дорогой". Изобразив на лице английски замороженную любезную улыбку, Чохов обратился ко мне:
- Вы-с, молодой человек, как,-- в первый раз тут, в наших краях?
Я с вызовом оглядел его и резко сказал:
- Позвольте довести до вашего сведения, что у воспитанных людей не принято называть кого-нибудь "молодой человек", "милейший", "мой дорогой". Это хамство. Осведомятся об имени-отчестве, так и называют, и уж не забывают, не путают.
Присутствующие замерли и, довольные, опустили взгляды в тарелки. Чохов усмехнулся, оглядел меня. Я с удивлением заметил: как будто мой ответ ему прямо понравился. Он согнал с лица замороженную улыбку и смиренно спросил:
- А как вас по имени-отчеству величать?
- Владимир Александрович.
- Буду помнить-с.
В конце завтрака Чохов послал к себе на катер за десертом. Принесли шампанского, ананасов и других фруктов. Чохов очистил какой-то мною никогда не виданный фрукт, положил на тарелочку и подал мне.
- Вот, Владимир Александрович, попробуйте. Этого, наверно, вы никогда не едали. Называется "мангустана". Перевозки никакой не выносит. А стоит даже специально сюда приехать, чтоб попробовать.
Я холодно ответил:
- Благодарю вас, мне не хочется.
Чохов встал, обошел стол, сел рядом со мною, положил руку мне на локоть. Что-то детское появилось на его загорелом, темнобородом лице.
- Что хамом вы меня назвали, так это, может, и верно. Какое я воспитание получил! Вы на меня не сердитесь.
Я сконфузился и крепко пожал ему руку.
"В знак примирения" Чохов заставил меня съесть фрукт на тарелочке.
В жизнь свою не едал я ничего подобного. Он воротился на свое место.
После завтрака Чохов подошел ко мне вместе с капитаном.
у меня. Не побрезгуйте!
Я поблагодарил. Он спросил:
- Вы в винт играете?
- Играю.
- Вот! Повинтим.
Чохов уехал на своем катерке.
К вечеру облачились мы в белые кителя и на нашем катере поехали в Коломбо - капитан, первый его помощник, старший механик и я. Старший механик Бакшеев продолжал осведомлять меня:
- Курьезнейший тип! Вы заметили - настоящий англичанин. А бороду не хочет снять. Во всем же прочем рабски им подражает. Обедает, как они, обязательно в смокинге и крахмальном воротничке, а воротничок от здешней жары моментально превращается в мокрую тряпочку. Живет, как все деловые англичане, в подгородной вилле, а в городе занимает помещение в гостинице и там ведет все дела. Из кожи лезет, чтобы выглядеть англичанином, а англичане его презирают и знакомства с ним не водят... Вот, подъезжаем. Ну, готовьтесь. Сейчас перед вами развернется Шехеразада.
Подошли к пристани, пришвартовались. Коридором в два ряда стояли во фронт команды всех чоховских кораблей в фантастической форме, сверкавшей золотом. В конце этого коридора появились два высоких индуса с длинными бородами, в желтых шелковых тюрбанах. Подошли. Прижав руки крестом к груди, в пояс поклонились нам и через живой коридор вывели на небольшую площадь к английской гостинице "Виктория". Один индус остался в вестибюле, другой повел нас во второй этаж, в апартаменты Чохова.
Чохов радушно встретил нас в богато обставленном салоне. Нудно поговорили о жаре, о погоде. Чохов предложил сыграть пару роберков в винт. Сели с одним выходящим, сыграли четыре робера. Чохов играл скверно и всем проиграл. Как-никак время убили, и не нужно было придумывать разговоров.
- Ну-с, господа, теперь прошу откушать чем бог послал.
Чохов вышел и воротился в белом пикейном смокинге с шелковыми отворотами. Мы спустились в ресторан.
Уже стояли два сдвинутых вместе столика. Почтительный толстый метрдотель. Шеренга лакеев. Столик у стены с обильною закускою, икра, смирновская водка во льду. Чохов все оглядел хозяйским оком и предложил садиться. Обедавшие англичане с великолепным пренебрежением следили за ним.
В первый раз в жизни я ел подлинно роскошный обед с не виданными мною кушаньями, начиная с черепахового супа. Вина подавались каждому, какого кто желал. Кофе, ликеры.
Встали из-за стола с шумящими головами, вышли из ресторана. Я разочарованно шепнул Бакшееву:
- И все?
Хотелось еще чего-то, веселого и яркого, что-нибудь предпринять, шуметь, смеяться, куда-нибудь ехать. Бакшеев улыбнулся.
- Шехеразада только начинается.
Мы вышли на площадь. Солнце уже село, и, как всегда на тропиках, быстро наступила ночь. На востоке стоял огромный месяц. Чохов сказал:
- У меня тут под городом есть небольшая дачка. Так, паршивенькая. От скуки не желаете ли - прокатимся, поглядим.
- С удовольствием.
С самых тех пор как мы вошли в ресторан, у Чехова опять был английски надменный вид, и говорил он цедя сквозь зубы. Медленно и громко он ударил два раза в ладони. Из-за угла вылетела великолепная, просторная карета, запряженная четверкою белых красавцев коней. На козлах сидел с длинным бичом индус в тюрбане, с бородою по пояс. На запятках кареты другой индус. Он соскочил и распахнул дверцы кареты.
Мы сели. Лошади понеслись. Карета мягко покачивалась. Резина шуршала по гравию. Темно-синее небо, узорно вырезные листья пальм, ярко-белый месяц, поблескивающая под ним гладь озера. Было красиво неестественною, оперною красотою. Вот сейчас в красном мундире английского офицера из-за угла буддийской пагоды выступит Собинов и запоет арию из "Лакме".
Ехали с полчаса. Свернули с шоссе в сторону. Роскошная арка-ворота, освещенная бегающими отблесками. По обе стороны въезда стояло по семь индусов с факелами в руках. Карета обогнула огромный, пряно благоухающий цветник и подкатила к крыльцу трехэтажного деревянного дома в русском стиле, с петушками и резными карнизами. У входа тоже стояли индусы с факелами.
По широкой лестнице мы поднялись во второй этаж. Чохов исчез. Бакшеев заговорил вполголоса:
в третьем - любовница его. Только ее он нам не покажет. У него на острове еще две виллы - на чайной и на кофейной плантациях, и в каждой вилле еще по любовнице.
Мы сидели в комнате, убранной в мавританском стиле. Оживленно вошел Чохов. Он по-детски сиял, как будто сейчас перед ребенком должна была распахнуться дверь на залитую огнями елку.
- Ну-с! Вот-с! - обратился ко мне Чохов. - Не угодно ли поглядеть. Комната в чистейшем мавританском стиле! Много я на нее потратил времени и средств. Вот, например, табуреточка...
Я уже раньше обратил внимание на круглые табуретки, чудесно вырезанные из черного дерева.
- Вот! Табуреточка-с!.. Возьмите в руки!
- Да я и так вижу, прекрасная табуретка.
- Ну, возьмите же в руки! - просящим голосом обижаемого ребенка сказал Чохов.
Капитан Целинский мне шепнул:
- Возьмите! Доставьте хозяину удовольствие.
Я взял табуретку за ножку, табуретка как приросла к полу, тяжесть неимоверная. Я в недоумении пробормотал:
- Что такое?
Чохов в восторге хохотал. Остальные улыбались. Бакшеев стал мне объяснять:
- Это, вы думаете, черное дерево? Не черное, а железное. Ему цены нет. Ни топор, ни рубанок его не берут, только пила и рашпиль. Клей не клеит, все собрано на шурупах. Штучка, я вам доложу, замечательная,достойная музея.
Чохов сказал:
- Проведите-ка ногтем по полировке. Ну, проведите же, я вас очень прошу. Покрепче нажимайте, не бойтесь. Видите, никакого следа, ха-ха-ха!.. Я вам одну такую табуреточку на пароход пришлю в подарок.
Пошли дальше. Комната в индусском стиле. Над огромным камином арка лестничными ступенями, и на каждой ступени по статуе Будды различнейших размеров. Чохов указал на статую средних размеров и лукаво попросил:
- Возьмите-ка в руки.
Я засмеялся:
- Опять в руки?
Сзади зашептали:
- Возьмите! Возьмите!
Неужели тот же фокус? Взял в руки - опять "как приросла". Из чистого золота статуя, около трех пудов весом. Чохов сиял.
Повел дальше. Мало разнообразной оказалась чоховская Щехеразада. Ничего, что бы затронуло и взволновало душу. Все должно было изумлять лишь своею дороговизною, тяжестью, редкостностью. Мы откровенно зевали.
Кончив осмотр, пили чай с чоховских плантаций, с индусскими печеньями и мартелевским коньяком. Разговоры совершенно истощились.
Мы сказали, что нам пора. Чохов оживился, позвонил. С почетом проводил до кареты. Опять стояли длиннобородые индусы с факелами. Карета весело ринулась прочь.
открыты. Электрические огни города, отражаясь в воде, серебряными зайчиками прыгали по потолку каюты. На пароходе грузили уголь, гремели лебедки, кричали и ругались матросы. Тело противно липло.
Конечно, все-таки честь ему, что он не пьянствует с утра до утра, что не поливает шампанским дорожек сада. Медленно наваливалась тяжелая дремота. Вот сидит он сейчас у себя на даче с русскими петушками под тропическими пальмами. Черная табуретка давит тяжестью пол, золотой Будда двусмысленно улыбается над камином. Самодовольно улыбается хозяин, вспоминая изумление юного врача. Потом лениво встает, отправляется наверх к любовнице и без подъема, без порыва получает от нее полагающуюся ему дань притворной страсти. Как скучно быть богатым!.. Как скучно! Через десять лет Чохов покончил с собою: увлекся биржевою игрою и совершенно разорился. Был он так богат - зачем ему нужна была игра? Должно быть, искал в ней того же, чего тщетно искал в черных табуретках и золотых буддах.