ГРЕХ
Дядя Семен в солдатах служил, а батя мой дома хозяйствовал. Был он много постарше Семена, и были они неподеленные. Жена Семена Агафья жила в Тулице, в прислугах у сидельца казенной винной лавки.
Вот раз поехали мы с батей в Тулицу бычка продавать. Тридцать верст от нас. Заехали к Агафье. Закраснелась вся. Стала нас чаем поить. Села, а сама все словно хоронится, животом к столу приваливается,
- Дайте, говорит, мне пачпорт. В Москву поеду, тут мне больше нельзя.
А у самой слезы, слезы... Отец подумал и говорит:
- Вот с нашими посоветуюсь, может, что и удумаем.
Вернулся домой, всех созвал и про бабу рассказал:
- Уж плачет, плачет как!
Бабка говорит:
- Что ж теперь плакать. Надо как-нибудь бабу выручать. Мы все молотить пойдем, а ты поезжай.
- Нет,-- отец говорит,-- лучше поеду, как темнеть станет.
- Как темнеть станет, тебе уж назад обернуться надо. Нет, вот мы пойдем молотить, а ты собирайся, словно за дровами; а как стемнеет, тут ты с нею и вернешься, никто ее и не увидит. А потом пачпорт справим, пущай в Москве родит.
Так и сделали. Только соседка, бабка Александра, увидала. Стала под окнами нашими похаживать.
- Что это, Агафья приехала? Чего же она с вами молотить не ходит?
А наша бабка ей:
- Только приехала, сейчас и в молотьбу! Пущай отдохнет.
Агафья сидит и руки повесила и голову.
- Все одно, говорит, уж не схоронишься!
- Ну, когда не схоронишься, тогда и молоти, а пока не знают, нечего показываться.
Поехала бабка с батей, справили ей пачпорт, отправили в Москву. Через две недели она родила. Пишет: "Больно девочка хорошенькая, приезжайте посмотреть". Бабка и поехала.
Воротилась.
- Уж то-то хороша-то девочка! Баба убивается: ни за что в вошпиталь {Воспитательный дом. (Прим. В. Вересаева.)} не хочет отдавать. Совета просит.
Отец говорит:
- Ну-ка я поеду, посмотрю.
Поехал. И вправду, девочка хорошая. Крепенькая такая, здоровенькая. Тут он Агафье присоветовал:
Она и написала. А дядя Семен сперва у нас справился,-- правда ли девочка хорошая? Как ему ответили, то он жене и пишет: "Если ты эту девочку в вошпиталь отдашь, то не жена ты мне больше. Если же ее при себе будешь растить, то я тебе все прощу".
Вот прошло сколько-то времени, два ли, три ли года. Отслужил дядя в солдатах, сколько надобно, под Рождество воротился домой. А жену его перед праздниками с места не отпустили: "Справь праздники, тогда и домой поедешь".
Все веселый был дядя Семен, а потом стали мы примечать, что как придет, сейчас на печь, ни с кем слова не скажет. Все вечера у Серегиных сидит. Тут Аленка нам сказала:
- Что вы его к нам пущаете? Бабка Александра его только расстраивает. Оттого, говорит, твоя жена не едет, что опять брюхата.
Стала ему бабка наша говорить, мать его. А он на нее:
- Потатчица ты, потаскух разводишь!
Прошли праздники. Жена его едет. Подъезжает. Он ни с места. Мать говорит:
- Ступай, ступай, твоя жена едет.
А он:
- Невестки встренут!
Вошла Агафья. Глядим: одна. Семен молчит, ничего не спрашивает. Нам неловко. Вышел он. Батя говорит:
- Девочка-то где ж?
- Померла. Как ему прийти, тут и померла.
Стали на ночь все разбираться. Агафья мне и говорит:
- Боюсь я с ним остаться: ну-ка бить начнет! Девонька, ты под дверьми послушай!
- Он те послушает!
- Ничего! Двоим-то словно не так страшно.
Ушли они вдвоем в холодную избу. Стала я под дверьми и слушаю. Он говорит:
- Ну, сказывай, сколько без меня ребят родила?
- Двоих: девочку да мальчика.
- Где ж они?
- Померли.
- Врешь!
- Вот те владычица небесная, не вру.
- Показывай запись, где похоронены.
Она пошла в сундук, достала, показала. Все рассмотрел.
Так все по-хорошему у них и кончилось. И бить ее не стал.