НОЧЬЮ
Начало июля. Полная луна. Черные тени от деревьев и строений на травке двора. Сухо серебрится даль.
Близ запертого на ночь крыльца барского дома сидел черный пес Цыган и надрывно выл. Перестанет на минутку, прислушается, начнет лаять и кончает жалующимся воем.
В окне дома зажегся огонек. Раскрылось окно, высунулась седая голова Федора Федоровича. Он крикнул сердито:
- Пошел ты! Цыган!
Молчание.
- Цы-ыган!
Было тихо. Окно медленно закрылось.
Цыган вдруг завыл громко, во весь голос, как будто вспомнил что-то очень горькое. И выл, выл, звал и искал кого-то тоскующим воем.
Дверь крыльца раскрылась. На двор вышел Федор Федорович в халате, с палочкой; за ним гимназист Боря. Федор Федорович жалким, заискивающим тоном говорил сыну:
- Знаешь... что это? Посмотри-ка... Собака тут воет. Так странно!
Боря ответил хриплым от сна голосом:
- Не пожар ли где-нибудь?.. Нет, зарева не видно. Чего это он? Цыган!
Цыган, виляя хвостом, подошел.
- Болен, должно быть,-- сказал Федор Федорович. - Нет, нос холодный, изо рту не пахнет... - И, помолчав, прибавил со стыдящеюся улыбкою: - А ведь это, говорят, дурная примета, когда собака воет. К покойнику.
- Другие собаки ушли с работниками на ночное, к стогам, а Цыган тут остался. Вот он и воет.
- А другие собаки с работниками ушли?
- Они всегда с работниками на ночь уходят. А Цыган тут случайно остался. - Боря зевнул, поежился от холода. - Ну, я спать пойду.
И ушел. Федор Федорович тоскливо огляделся. Цыган снова завыл. Маленькое окошечко около крыльца открылось, выглянула старуха няня Матрена Михайловна.
- Барин, вы это?
Федор Федорович обрадовался:
- Это ты, Матрена Михайловна! Вот тут всё... Так странно! Собака воет.
- А это что значит, когда собака воет?
- Разное значит. Если носом кверху воет,-- к пожару, если книзу носом,-- к покойнику. Если ямы собака роет,-- тоже к покойнику.
- А скажи... вот, ты говоришь: к покойнику. Мало ли у нас тут народу. Кому же это она воет, собака?
Матрена Михайловна насторожилась.
- Да уж, понятно,-- не гостям станет выть собака или там прислуге. Из хозяев кому-нибудь.
- Ну, матушка, это вздор! Так уж собака все разбирает!
Собака опять завыла. Федор Федорович тоскливо огляделся. Матрена Михайловна, помолчав, заговорила:
- Я у Елагиных крепостная была, девушкой. Так за неделю до его смерти всё собаки ямы рыли. Тоже самовары на разные голоса шумели. Барский дом большой был. На одной половине господа жили, на другой прислуга: лакеи, казачки, мы - девушки. Вот раз вечером барин вышел в коридор, а там лестница была на чердак. Вдруг кто-то белый ему с лестницы навстречу и обнял. Пришел барин к нам, спрашивает: "Кто сейчас на чердак ходил?" - "Никто". Взял лакея с фонарем, смотрит - и дверь-то на чердак заперта на замок. А через три дня барин помер.
- Кто же это был?
- Ну, значит... за душой его приходил.
Федор Федорович спросил с глупой улыбкой:
- Ангел, что ли?
- Да уж кто там ни на есть... Зачем ангел? Смерть.
Помолчали.
- А все-таки, матушка, ты это вздор говоришь. Не может собака того разбирать, хозяин ли помрет или там, например, прислуга.
Матрена Михайловна враждебно поглядела на барина.
- Как это так,-- не может? Очень, батюшка, хорошо может!
- Нет, не может! Вот, может, ты как раз и помрешь!
- На все божья воля, на все божья воля! А только не станет барская собака для прислуги выть.
Федор Федорович сердито смеялся.
- Какой вздор! Какой вздор! Почему не станет? Что за предрассудок! Очень просто, может выть и на тебя.
Она поспешно закрыла оконце. Федор Федорович поднимался на крыльцо, стукал палкой по каменным ступенькам и говорил, фыркая:
- Ишь что придумала! Хэ-хэ! Собака может знать, на кого воет,-- на барина или на прислугу! Вздор какой! Может, на меня, а может быть,-- и на тебя!