Утром ко мне в комнату врывается Глеб.
- Дядя Витя, вставай! Я уж гулял, гулял, а ты все спишь!
И расталкивает меня. Спрашиваю:
- Солнышко есть?
- Нету. Только небо.
Весь кипит жизнью. Носится по комнате, упругий, как горячий уголек. Остановится то перед одной, то перед другой вещью.
- Это... это... это - щетка! А это - подушка! А это - одеяло! А это, это... Как это?
Он уже раньше спрашивал меня, а теперь себя экзаменует.
- Карандаш.
- Карандаш... А это?
- Табуретка.
Чувствуешь, какая колоссальная умственная работа совершается в этом маленьком мозгу, какое все время огромное происходит напряжение памяти; он непрерывно, усиленно учится,-- жадно и так незаметно, играючи, с детски гениальною легкостью усвоения.
И весь день наблюдаешь эту напряженную работу восприятий и усвоения явлений жизни. Ни один взрослый мозг не выдержал бы такой работы и такой массы впечатлений.
Ходим с ним по садику дачи. В реденькой траве под березой - розовая сыроежка.
- Смотри-ка, это называется - гриб.
- Бып...
Новое слово сначала ложится только поверху. Потом глаза становятся пристальными, и он еще раз повторяет:
- Бып!
И как будто вдумывается в преодоленное слово. И еще раз, уже победителем, удовлетворенно:
- Бып!
Ходит по саду, садится на корточки перед каждым свинухом и каждою поганкою, внимательно вглядывается, как будто колдует, и говорит про себя:
- Бып!
Сижу с ним на скамейке в конце садика. Вдруг он медленно поднимает голову и пристально начинает вглядываться в ветки тополя над головой. Смотрит не отрываясь. Чего это он? Ничего особенного. Потом соображаю: для меня ничего особенного, а для него: вдруг неподвижные листья зашевелились сами собой, затрепетали, тревожно заговорили и зашумели.
А вечером на горизонте стоит огромное круглое ярко-красное солнце. И Глеб не может оторвать от него удивленных глаз.
- Бып!
- Бып!