Жил в Москве знаменитейший адвокат Плевако Федор Никифорович. По всем рассказам, это был человек исключительного красноречия. Главная его сила заключалась в интонациях, в неодолимой, прямо колдовской заразительности чувства, которым он умел зажечь слушателя. Поэтому речи его на бумаге и в отдаленной мере не передают их потрясающей силы. Один адвокат, в молодости бывший помощником Плеваки, с восторге рассказал мне такой случай.
Судили священника. Как у Ал. Толстого:
Несомненны и тяжки улики,
Преступленья ж довольно велики:
Он отца отравил, пару теток убил,
Взял подлогом чужое именье...
И ко всему - сознался во всех преступлениях. Товарищи-адвокаты в шутку сказали Плеваке:
- Ну-ка, Федор Никифорович, выступи его защитником. Тут, брат, уже и ты ничего не сможешь сделать.
- Ладно! Посмотрим.
И выступил.
Все бесспорно, уцепиться совершенно не за что. Громовая речь прокурора. Очередь Плеваки.
Он медленно поднялся - бледный, взволнованный. Речь его состояла всего из нескольких фраз. И присяжные оправдали священника.
Вот что сказал Плевако:
- Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил и сам в них сознался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди ваши грехи. Теперь он ждет от вас: отпустите ли вы ему его грех?
И сел. Так это было сказано, что я сам, сообщал: рассказчик, был глубоко взволнован. Я с недоумением спросил:
- Плевако, что же, толстовец, что ли, был? Отрицал всякое наказание?
Адвокат пренебрежительно оглядел меня.
- Дело совсем не в этом. Но как ловко сумел подойти к благочестивым москвичам, а?
Прокуроры знали силу Плеваки. Старушка украла жестяной чайник стоимостью дешевле пятидесяти копеек. Она была потомственная почетная гражданка и, как лицо привилегированного сословия, подлежала суду присяжных. По наряду ли или так, по прихоти, защитником старушки выступил Плевако. Прокурор решил заранее парализовать влияние защитительной речи Плеваки и сам высказал все, что можно было сказать в защиту старушки: бедная старушка, горькая нужда, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а только жалость. Но - собственность священна, все наше гражданское благоустройство держится на собственности, если мы позволим людям потрясать ее, то страна погибнет.
Поднялся Плевако:
Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь... Старушка украла старый чайник ценою в тридцать копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно.
Оправдали.