Записи для себя
Глава I

Записи для себя

(Мысли, факты, выписки, дневниковые записи)

I

Древние эллины сжигали трупы умерших. Геродот рассказывает: персидский царь Дарий позвал к себе эллинов, состоявших при нем на службе, и спросил их: за какую плату они согласились бы съесть своих умерших родителей? Те ответили, что ни за какую плату не сделают этого. Затем Дарий позвал индусов, именно так называемых калатиев, которые поедают своих родителей, и спросил их, за какую плату согласились бы они предать огню умерших родителей. Калатии ответили громкими восклицаниями и потребовали, чтобы он не богохульствовал. 

На этом пиршестве необразованные саксы несколько раз погребали против правил, установленных для хорошего общества. Так, например, Седрик, вымывши руки, обтер их полотенцем, вместо того чтобы обсушить их, помахав ими в воздухе.

На фоне яркой весенней зелени - великолепный конь золотистой масти, с раздувающимися черными ноздрями. На нем - нагая девушка с беломраморным телом, румяная, с алыми устами. Красиво!

Маленькая перестановка. На фоне яркой весенней зелени - нагой конь с беломраморным телом, румяный, с раздувающимися алыми ноздрями. На нем - прекрасная девушка золотистой масти, с черными губами и с черным носом. Красиво? 

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!.. О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедер твоих, как ожерелье. Живот твой - круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино. Груди твои, как два козленка, шея твоя, как столп из слоновой кости... О, как ты прекрасна, возлюбленная моя!

АРТУР ШОПЕНГАУЕР (АФОРИЗМЫ И МАКСИМЫ)

Только отуманенный половым влечением рассудок мужчины мог назвать прекрасным низкорослый, узкоплечий, широкобедрый пол. 

РОМАНС С. РАХМАНИНОВА, СЛОВА Д. РАТГАУЗА

Проходит все, и нет к нему возврата,
Жизнь мчится вдаль, мгновения быстрей.
Где звуки слов, звучавших нам когда-то?
Где свет зари нас озарявших дней?
Расцвел цветок, а завтра он завянет,
Горит огонь, чтоб вскоре отгореть,
Идет волна, над ней другая встанет...

РОМАНС Р. ГЛИЭРА, СЛОВА Г. ГАЛИНОЙ

Жить, будем жить! И от судьбы возьмем
Хотя одну весну, хотя одно мгновенье
Без жалкой слабости, раздумья и сомненья...
В неведомую даль, свободные, пойдем!
И если там - могила и покой,
Цветы увядшие и смолкшие желанья,--
Я вижу над собой весеннее сиянье,
Сегодня я живу, и день сегодня мой! 

В октябре 1917 года, в Москве. Окоп пересекал Остоженку поперек. В окопе сидели рабочие, солдаты и стреляли вниз по улице по юнкерам. Третий день шел бой. Совершалось великое и грозное. Не страница истории переворачивалась, а кончался один ее том и начинался другой.

Стреляли. Продвигаться вперед с одними винтовками, без артиллерийской подготовки, было трудно. Но уже знали: с Ходынки идут на Хамовнический плац батареи на помощь красным. И все ждали, когда над головами завоют снаряды и начнут бить в здание штаба, где засели юнкера.

На время затихла стрельба. Перед окопом озабоченно пробежала рыжая собачонка с черными ушами, остановилась у тумбы, обнюхала и побежала дальше. Вдруг быстро подняла голову и жадно стала во что-то вслушиваться. И невольно все тоже насторожились: не начинает ли артиллерия обстрел?

Но нет. Совсем не это интересовало собачонку. Было что-то гораздо важнее и интереснее: за углом, в Мансуровском переулке, завизжала собака, и рыжая собачонка с серьезными, обеспокоенными глазами вслушивалась в визг. Это было для нее самое многозначительное среди свиста пуль и треска пулеметов, среди гула разрушавшихся устоев старой человеческой жизни. 

Эта удивительная история случилась в начале семнадцатого века, в Испании. В теплую летнюю ночь старый гидальго с женою и шестнадцатилетнею дочерью Леокадией возвращался в Толедо с прогулки по реке. Навстречу им шла компания повес с богатым и знатным юношей Родольфо во главе. Родольфо был поражен красотою Леокадии. Он поручил товарищам напасть с обнаженными шпагами на старого гидальго, красавица, как полагается, упала в обморок, Родольфо схватил ее, завязал глаза и помчался со своею драгоценною добычей домой.

Уложил ее на свою кровать, все еще бесчувственную.

"Еще прежде, чем вернулось к Леокадии сознание, Родольфо удовлетворил свою страсть, ибо молодые люди, увлекаемые вожделениями похоти, не ищут для себя особенных удобств для большего возбуждения. А так как греховная чувственность в большинстве случаев приходит к концу сейчас же по удовлетворении страсти, то и Родольфо в ту же минуту захотелось, чтобы Леокадии уже не было в его комнате. У него явилась мысль оставить в таком виде лишенную сознания девушку на улице. Он уже собирался привести в исполнение свое намерение, как девушка пришла в себя".

Она поняла, что случилось, и стала умолять Родольфо убить ее. Он завязал ей глаза и вывел к Большому собору, откуда она добралась до дома родителей. Перед своим уходом девушка, незаметно для Родольфо, взяла с его стола маленькое серебряное распятие.

к себе в дом, выдав его за своего племянника.

за лучшим в городе цирульником (в те времена они исполняли, между прочим, и обязанности врачей). Отец Леокадии с женою и сама Леокадия, узнав о несчастии, поспешили в дом кабалеро и были чрезвычайно тронуты заботливостью, которую он и его старая жена проявляли по отношению к их мальчику. Старый кабалеро прямо сказал, что он с женою так ухаживает за мальчиком не из человеколюбия, а потому, что он поразительно похож на их сына, живущего сейчас в Италии. Уже раньше Леокадия узнала обстановку комнаты, в которой лежал мальчик,-- в этой самой комнате она была изнасилована. Старый кабалеро и его жена очень полюбили Леокадию. Она им рассказала о том, что случилось восемь лет назад, и в доказательство показала унесенное ею тогда серебряное распятие. Старики были в восторге, что прелестный мальчик, к которому они уже успели сильно привязаться,-- их внук. Старый кабалеро написал сыну в Италию письмо, где звал его приехать, чтобы жениться на выбранной для него невесте замечательной красоты.

"Родольфо, охваченный страстным желанием насладиться дивной красотой своей будущей жены, о которой писал отец, немедленно выехал".

Когда он с родителями сидел за обедом, в столовую вошла великолепно одетая Леокадия. Обедая, Родольфо поглядывал на нее и думал: "Если бы женщина, избранная мне в жены родителями, обладала только половиной такой красоты, я почел бы себя счастливейшим человеком в мире". А Леокадия жестоко волновалась: "Вдруг в душе ее стала слабеть надежда стать женою Родольфо... Она понимала, что сейчас решится, будет ли она счастлива или несчастна навеки". По этому случаю она, конечно, опять упала в обморок. Страстно в нее влюбившийся Родольфо, думая, что она умерла, тоже упал в обморок. Пришедши в себя, он стал ее обнимать, плакать и призывать к жизни. Красавица очнулась, и все кончилось ко всеобщему удовольствию. Она сказала ему:

- Синьор! Когда в свое время я очнулась от своего первого обморока, я лежала в ваших объятиях обесчещенной. Но все к лучшему,-- потому что сегодня, когда я пришла в себя, меня обнимали те же руки, но честь моя вернулась ко мне снова.

Поженились. Таким образом честь Леокадии оказалась восстановленной.

"Назидательных новелл" Сервантес, знаменитый автор "Дон-Кихота"... 

Когда-то она была богата. Кутила-муж растранжирил ее имение и умер. Она с мальчиком осталась нищей. Поселилась в уездном городе, ходила по стиркам. Жила в бывшем свином хлеве - обмазала его глиной, чугунная печка.

Был канун рождества. Она побелила внутри хатку, зажгла перед образом лампадку. Вокруг образа приколола несколько еловых веток, к ним прикрепила пять копеечных восковых свечек, повесила два крымских яблока, три-четыре конфетки в ярких бумажках. Сейчас должен был прийти ее сын. Она зажгла свечи.

Сидела, смотрела, пригорюнившись, на убогую свою елку, вспоминала богатые елки собственного детства. А она вот что только может дать своему мальчику. И из глаз тихо капали слезы.

Мальчик воротился. Он катался сейчас на лыжах... Какие, впрочем, лыжи! Две дощечки от развалившейся бочки с веревочками для ног, прибитыми гвоздями.

- Мамочка, ой! До чего же хорошо!

Скинул лыжи, заходил по комнате, оглядывал ярко-белые стены, ветки с лакомствами, огоньки лампадки и свечек. И глаза блестели ярче, чем свечки. И все повторял:

- Ой, мама! До чего же хорошо!

Наглядевшись, сел возле матери, облокотился о ее колено. Жевал яблоко. Вздохнул глубоко и сказал:

Бездарность, талантливый -- новые площадные выражения в нашем литературном языке. Дмитриев правду говорил, что наши новые писатели учатся языку у лабазников.

Если у горлинок, воркующих на вершинах высоких деревьев, спросить их мнение о парке Тюильри, они сказали бы; это - громадная равнина листвы, где мы наслаждаемся ярким солнцем. Мы, гуляющие, ответили бы: это превосходное тенистое место, где мы спасаемся от солнца. 

И из всего - самое потрясающее, что почти невозможно вообразить и что, однако, совершенно бесспорно. Год, неделя, час, секунда... Только мы, с нашим сознанием, воспринимаем их как данные отрезки времени. Чтоб нанести ответный удар врагу, человеку потребно несколько секунд. Спать человек должен каждый день. Но при соответствующих внешних условиях возможны существа, которым для нанесения удара врагу требуется наша неделя, и другие существа, которые должны спать каждую нашу секунду. Вся наша многовековая история может вместиться в одно моргание глаза какого-нибудь существа. И во время одного нашего вздоха протекло многомиллионнолетнее существование какого-нибудь микроскопического мира - микроскопического для нас, а по существу - такого же огромного, как наш: перед вечностью миллион лет и секунда равны.

• Главная страница → Критика, биографическая проза, публицистика, воспоминания Вересаева