• Приглашаем посетить наш сайт
    Иностранная литература (ino-lit.ru)
  • Феогнид. Элегии

    ФЕОГНИД 471

    ЭЛЕГИИ

    Сын Кронида, владыка, рожденный Лето! Ни в начале
    Песни моей, ни в конце я не забуду тебя.
    Первого буду тебя и последнего и в середине
    Петь я, а ты преклони слух свой и благо мне дай!
    Феб-Аполлон — повелитель, прекраснейший между богами!
    Только лишь на свет тебя матерь-Лето родила
    Близ круговидного озера, пальму обнявши руками, —
    Как амвросический вдруг запах широко залил
    Делос бескрайний. Земля-великанша светло засмеялась,
    Радостный трепет объял море до самых глубин.472
    Зевсова дочь, Артемида-охотница! Ты, что Атридом
    Жертвой была почтена473 в час, как на Трою он шел, —
    Жарким моленьям внемли, охрани от напастей! Тебе ведь
    Это легко, для меня ж очень немалая вещь.
    Зевсовы дщери, Хариты и Музы! На Кадмовой свадьбе474
    Слово прекрасное вы некогда спели ему:
    «Все, что прекрасно, то мило, а что не прекрасно — немило».
    Не человечьи уста эти слова изрекли.
    Кирн! Мои поученья тебе да отмечены будут
    Прочно печатью моей. Их не украдет никто,
    Худшим никто не подменит хорошего, что написал я,
    Буду везде говорить: «Это сказал Феогнид,
    Славный повсюду меж всеми людьми, Феогнид из Мегары».475
    Но не могу я никак гражданам нравиться всем.
    Этому, Полипаид, не дивись: и владыка Кронион,
    Вёдро давая иль дождь, может ли всем угодить?
    С умыслом добрым тебя обучу я тому, что и сам я,
    Кирн, от хороших людей476 малым ребенком узнал.
    Будь благомыслен, достоинств, почета себе и богатства
    Не добивайся кривым или позорным путем.
    Вот что заметь хорошенько себе: не завязывай дружбы
    С злыми людьми, но всегда ближе к хорошим держись.
    С этими пищу дели и питье, и сиди только с ними,
    И одобренья ищи тех, кто душою велик.
    От благородных и сам благородные вещи узнаешь,

    Помни же это и с добрыми знайся, — когда-нибудь сам ты
    Скажешь: «Советы друзьям были не плохи его!»
    Город беременен наш, но боюсь я, чтоб им порожденный
    Муж дерзновенный477 не стал грозных восстаний вождем,
    Благоразумны пока еще граждане эти, но очень
    Близки к тому их вожди, чтобы в разнузданность впасть.
    Люди хорошие, Кирн, никогда государств не губили.
    То негодяи, простор наглости давши своей,
    Дух развращают народа и судьями самых бесчестных
    Делают, лишь бы самим пользу и власть получить.
    Пусть еще в полной пока тишине наш покоится город, —
    Верь мне, недолго она в городе может парить,
    Где нехорошие люди к тому начинают стремиться,
    Чтоб из народных страстей пользу себе извлекать.
    Ибо отсюда — восстанья, гражданские войны, убийства,
    Также монархи, — от них обереги нас, судьба!
    Город наш все еще город, о Кирн, но уж люди другие.
    Кто ни законов досель, ни правосудья не знал,

    И за стеной городской пасся, как дикий олень, —
    Сделался знатным отныне. А люди, что знатными были,
    Низкими стали. Ну, кто б все это вытерпеть мог?
    Лжет гражданин гражданину, и все друг над другом смеются,
    0 Знаться не хочет никто с мненьем ни добрых, ни злых.
    Кирн, не завязывай искренней дружбы ни с кем из тех граждан,
    Сколько бы выгод тебе этот союз ни сулил.
    Всячески всем на словах им старайся представиться другом,
    Важных же дел никаких не начинай ни с одним.
    Ибо, начавши, узнаешь ты душу людей этих жалких,
    Как ненадежны они в деле бывают любом.
    По сердцу им только ложь, да обманы, да хитрые козни,
    Как для людей, что не ждут больше спасенья себе.
    К низким людям, о Кирн, никогда не иди за советом,
    Раз собираешься ты важное дело начать.
    Лишь к благородным иди, если даже для этого нужно
    Много трудов перенестъ и издалека прийти.
    Также не всякого друга в свои посвящай начинанья:
    Много друзей, но из них мало кто верен душой.

    Иначе будет, о Кирн, непоправима беда.
    Не дорожи серебром или золотом. Верные люди
    Стоят дороже, о Кирн, в жизненной тяжкой борьбе.
    Полипаид мой! Немного найдешь ты товарищей в мире,
    Кто бы в труднейших делах верен остался тебе,
    Кто беззаветно и смело, душою душе откликаясь,
    Счастье и горе с тобой был бы готов разделить.
    Если бы даже весь мир обыскать, то легко и свободно
    Лишь на одном корабле все уместиться б могли
    Люди, которых глаза и язык о стыде не забыли,
    Кто бы, где выгода ждет, подлостей делать не стал.
    Что мне в любви на словах, если в сердце и в мыслях иное!
    Любишь ли, друг мой, меня? Верно ли сердце твое?
    Или люби меня с чистой душою, иль, честно отрекшись,
    Стань мне врагом и вражду выкажи прямо свою.
    Кто ж, при одном языке, два сердца имеет, товарищ
    Страшный, о Кирн мой! Таких лучше врагами иметь.
    Если тебя человек восхваляет, пока на глазах он,
    А удалясь, о тебе речи дурные ведет, —

    Только язык говорит, — мысли ж иные в уме.
    Другом да будет мне тот, кто характер товарища знает
    И переносит его, как бы он ни был тяжел,
    С братской любовью. Мой друг, хорошенько все это обдумай,
    Вспомнишь ты позже не раз эти советы мои.
    Кто тебе стал бы советовать с низким дружить человеком?
    Выгоды нет никакой в дружбе с плохими людьми.
    В тяжких страданьях, в несчастье к тебе не придет он на помощь
    И не захочет ничем добрым делиться с тобой.
    Низкому сделав добро, благодарности ждать за услугу
    То же, что семя бросать в белые борозды волн.
    Если глубокое море засеешь, посева не снимешь;
    Делая доброе злым, сам не дождешься добра.
    Ибо душа ненасытна у них. Хоть разок их обидел,
    Прежнюю дружбу тотчас всю забывают они.
    Добрые ж все принимают от нас как великое благо,
    Добрые помнят дела и благодарны за них.
    Между дурными людьми никогда не ищи себе друга.
    Гавань плохая они. Мимо свой путь направляй.

    Важное дело начнешь — где они? Нет никого!
    Самое трудное в мире, о Кирн мой, узнать человека
    Лживого. Больше всего здесь осторожность нужна.
    Золото ль, Кирн, серебро ли фальшиво — беда небольшая,
    Да и сумеет всегда умный подделку узнать.
    Если ж душа человека, которого другом зовем мы,
    Лжива и прячет в груди сердце коварное он, —
    Самым обманчивым это соделали боги для смертных,
    И убеждаться в такой лжи нам всего тяжелей.
    Душу узнаешь — мужчины ли, женщины ль — только тогда ты,
    Как испытаешь ее, словно вола под ярмом.
    Это не то, что в амбар свой зайти и запасы измерить.
    Очень нередко людей видимость вводит в обман.
    Полипаид! Не молись, чтоб тебе выдаваться богатством
    Иль добродетелью, — нет! Только бы счастье иметь!
    Нет ничего в этом мире отца или матери лучше,
    Если священная в них, Кирн, справедливость живет.
    Кирн! Не сам человек — творец своей жизненной доли.
    Счастье и бедствия шлют боги-податели нам.

    Что достижение даст, благо иль тяжкое зло?
    Часто мы думаем зло сотворить, — и добро совершаем;
    Думаем сделать добро, — зло причиняем взамен.
    И никогда не сбывается то, чего смертный желает,
    Жалко-беспомощен он, силы ничтожны его.
    Тщетно мы, люди, гадаем и ждем. Ничего мы не знаем.
    Все совершается так, как порешит божество.
    Кто обманул о защите молящего или же гостя,
    Скрыться не мог от богов, Полипаид, никогда.
    Лучше прожить с невеликим достатком, блюдя благочестье,
    Чем достояньем большим несправедливо владеть.
    Всю целиком добродетель вмещает в себе справедливость.
    Если ты, Кирн, справедлив, — весь и вполне ты хорош.
    И нехороших людей божество одаряет богатством,
    Но добродетель, о Кирн, — только немногих удел.
    Гордость — первейшее зло, которым разят человека
    Боги, решив из-под ног почву отнять у него.
    Если владеет богатством большим человек нехороший,
    С глупым, неладным умом, — гордость родит оно в нем.

    Не попрекай никого, как бы ни гневался ты.
    Зевс то сюда наклоняет весы, то туда и сегодня
    Людям богатство дает, завтра лишает всего.
    Самонадеянных слов избегай: не дано человеку
    Знать, что готовит ему день приходящий и ночь.
    Многие разумом низки и скорбны, но счастье везет им.
    То, что казалось бедой, им лишь на пользу идет.
    Есть же другие, — умом хоть богаты, но бедны удачей.
    И не венчает у них дела успешный конец.
    Нет никого между смертных, кто был бы блажен иль несчастлив,
    Был бы хорош или зол без изволенья богов.
    Разное горе у разных людей. Но на скольких ни смотрит
    Солнце, счастливого нет между людей никого.
    Раз ты богами любим, то тебя и насмешник похвалит.
    Как ни тянись, ничего сам ты не сможешь достичь.
    Жарко бессмертным молись: у бессмертных вся сила над миром,
    Всякое зло и добро к людям приходит чрез них.
    Доброго мужа ужасней всего нищета укрощает;
    Старость седая, озноб — менее страшны, о Кирн!

    Броситься стоит, и вниз, в пропасть, с высокой скалы!
    Каждый, кого нищета поразила, ни делать не может,
    Ни говорить ничего: связан язык у него.
    Всюду, о Кирн, по земле и по шири бескрайнего моря,
    Нужно из тяжкой искать бедности выхода нам.
    Лучше, мой Кирн дорогой, умереть бедняку, чем в страданьях
    Жизнь на земле проводить, в тяжкой томясь нищете.
    Кирн! Выбираем себе лошадей мы, ослов и баранов
    Доброй породы, следим, чтобы давали приплод
    Лучшие пары. А замуж ничуть не колеблется лучший
    Низкую женщину брать, только б с деньгами была!
    Женщина также охотно выходит за низкого мужа,
    Был бы богат! Для нее это важнее всего.
    Деньги в почете всеобщем. Богатство смешало породы.
    Знатные, низкие — все женятся между собой.
    Полипаид, не дивись же тому, что порода сограждан
    Все ухудшается: кровь перемешалася в ней.
    Знает и сам, что из рода плохого она, и, однако,
    Льстясь на богатство ее, в дом ее вводит к себе, —

    Необходимостью: дух всем усмиряет она.
    Если от Зевса богат человек, справедливо и чисто
    Ставши богатым, тогда прочно богатство его.
    Если ж, стяжательный духом, неправедно он и случайно
    Или же ложно клянясь, средства свои приобрел, —
    Сразу как будто и выгода есть, но в конце торжествует
    Разум богов и бедой делает счастье его.
    Вот что, однако, сбивает людей: человеку не тотчас
    Боги блаженные мстят за прегрешенья его.
    Правда, бывает, и сам он поплатится тяжко за грех свой,
    И наказанье не ждет милых потомков его,
    Но иногда беспощадная смерть, приносящая гибель,
    Веки смыкает ему раньше, чем кара придет.
    Нет у изгнанника милых друзей и товарищей верных.478
    Это в изгнанье больней даже, чем ссылка сама.
    Вредно вином упиваться сверх меры. Но ежели люди
    С разумом пьют, — от вина польза одна, а не вред.
    Каждому другу, о Кирн мой, характер выказывай разный,
    Приноровляя свой нрав собственный к нраву его.

    Камню прилепится он, вид он и примет того.
    Нынче с одною являйся окраской, а завтра с другою.
    Высшая мудрость гласит: приспособляйся, о Кирн!
    Не возмущайся чрезмерно жестокою смутой сограждан,
    Милый мой Кирн, и иди средней дорогой, как я.
    Тот, кто уверен, что ближний понять ничего не способен,
    Что лишь один изо всех он на все руки горазд, —
    Непроходимый глупец, повредившийся в добром рассудке,
    Право же, все мы равно многое можем свершить.
    Только один не желает последовать зову корысти,
    А у другого душа к козням коварным лежит.
    Для легкомысленной черни твердынею служит и башней
    Муж благородный, и все ж чести так мало ему!
    Дал я крылья тебе, и на них высоко и свободно
    Ты полетишь над землей и над простором морей,
    Будешь присутствовать ты на пирах и на празднествах пышных,
    Славное имя твое будет у всех на устах.
    Милые юноши в пышных нарядах красиво и звонко
    Будут под звуки тебя маленьких флейт воспевать,

    В мрачные недра земли, полные стонов и слез, —
    Слава твоя не исчезнет, о Кирн, и по смерти, но вечно
    В памяти будет людской имя храниться твое.
    Ты по Элладе по всей пронесешься, бесплодное море,
    Полное рыб, перейдешь, все острова посетишь.
    И не на спинах коней ты поедешь, — фиалковенчанных
    Муз сладкогласных дары всюду тебя понесут.
    Всем, кому дороги песни, кому они дороги будут,
    Будешь знаком ты, пока солнце стоит и земля.
    А между тем от тебя и следа я не вижу почета.
    Будто мальчишку, меня словом ты вводишь в обман.
    Лучше всего — справедливость: желанней всего быть здоровым.
    Вещь же приятнее всех, — чтобы желанье сбылось.
    Я — скаковая, прекрасная лошадь, но плох безнадежно
    Правящий мною ездок. Это всего мне больней.
    О, как мне часто хотелось бежать, оборвавши поводья,
    Сбросив внезапно с себя наземь того седока!
    Вот что, поверь мне, ужасней всего для людей, — тяжелее
    Всяких болезней для них, даже и смерти самой:

    И накопил, сколько мог, много понесши трудов, —
    Дети отца ненавидят и смерти отцовской желают,
    Смотрят с враждой на него, словно к ним нищий вошел.
    Ныне несчастия добрых становятся благом для низких
    Граждан; законы теперь странные всюду царят:
    Совести в душах людей не ищи; лишь бесстыдство и наглость,
    Правду победно поправ, всею владеют землей.
    Даже и льву не всегда пообедать приходится мясом.
    Как ни могуч он, нужду все-таки знает и лев.
    Если безумствуют люди, я тоже безумствую с ними,
    Меж справедливых людей всех справедливее я.
    Бедность проклятая! Что ты так цепко ко мне привязалась?
    Что же к другим не идешь? Что так взлюбила меня?
    Ну же, иди, посети и жилище другого, и вечно
    С нами делить перестань эту бессчастную жизнь!
    Кирн! При великом несчастье слабеет душа человека.
    Если ж отмстить удалось, снова он крепнет душой.
    Мыслей сограждан моих уловить я никак не умею:
    Зло ли творю иль добро — все неугоден я им.

    Но из глупцов этих мне не подражает никто.
    Милый Зевс! Удивляюсь тебе я; всему ты владыка,
    Все почитают тебя, сила твоя велика,
    Перед тобою открыты и души и помыслы смертных,
    Высшею властью над всем ты обладаешь, о царь!
    Как же, Кронид, допускает душа твоя, чтоб нечестивцы
    Участь имели одну с теми, кто правду блюдет,
    Чтобы равны тебе были разумный душой и надменный,
    В несправедливых делах жизнь проводящий свою?
    В жизни бессмертными нам ничего не указано точно,
    И неизвестен нам путь, как божеству угодить.
    Лучший мой друг! Погрешил ты. А я — я ни в чем не виновен.
    Сам к нехорошему ты этому мненью пришел.
    Сколько б ни пил я, но так не упьюсь я, до этого пьяный,
    Я не дойду, чтоб сказать страшное что про тебя!
    Лучшая доля для смертных — на свет никогда не родиться
    И никогда не видать яркого солнца лучей.
    Если ж родился, войти поскорее в ворота Аида
    И глубоко под землей в темной могиле лежать.

    Дух благородный. Никто изобрести не сумел,
    Как благородными делать дурных и разумными глупых.
    Если бы нашим врачам способы бог указал,
    Как исцелять у людей их пороки и вредные мысли,
    Много бы выпало им очень великих наград.
    Если б умели мы разум создать и вложить в человека,
    То у хороших отцов злых не бывало б детей:
    Речи разумные их убеждали б. Однако на деле,
    Как ни учи, из дурных добрых людей не создашь.
    Если омыть пожелаешь меня, то увидишь, какою
    Чистой, прозрачной вода будет бежать с головы.
    В деле найдешь ты любом, что с червонным я золотом сходен,
    Красный имеющим цвет, если потрешь о брусок.
    Ржавчины черной иль грязи на теле его не увидишь,
    Чистым и ясным оно цветом нетленным цветет.
    Нет, не подходит жена молодая для старого мужа!
    Мало послушной рулю эта бывает ладья.
    Также и якорь не держит ее: оборвавши канаты,
    Рада зайти ночевать в гавань чужую она.

    Не заставляй уходить, кто не желает того,
    И не буди, Симонид мой, заснувших из нас, кто упился
    Крепким вином и теперь сладким покоится сном.
    Тех же, кто бодрствует, спать не укладывай против желанья.
    Нет никого, кто б любил, чтоб принуждали его.
    Если же хочет кто пить — наливай ему полную чашу.
    Радость такую иметь можно не каждую ночь.
    Что ж до меня, то вина медосладкого пил я довольно
    И отправляюсь домой вспомнить о сладостном сне.
    Пить прекращаю, когда от вина наибольшая радость.
    Трезвым я быть не люблю, но и сверх меры не пью.
    Тот же, кто всякую меру в питье переходит, не властен
    Ни над своим языком, ни над рассудком своим,
    Речи срамные ведет, за которые трезвый краснеет,
    Дел не стыдится своих, совесть вином замутив.
    Прежде разумный, теперь он становится глупым. Об этом
    Помни всегда и вина больше, чем нужно, не пей.
    Из-за стола поднимайся, пока допьяна не напился,
    Чтоб не блевать за столом, словно поденщик иль раб.

    Только твердишь: «Наливай!» Вот отчего ты и пьян.
    То за любовь, то для спора, то в честь небожителей выпьешь,
    То потому, что с вином чаша стоит под рукой.
    Нет же сказать не умеешь. Совсем для тебя недостижен
    Тот, кто и много хоть пьет, но не теряет ума.
    Добрые речи ведите, за чашей веселою сидя,
    И избегайте душой всяческих ссор и обид.
    Пусть и застольные песни звучат, — в одиночку и хором.
    Так вот бывают для всех очень приятны пиры.
    Легок становится мыслью любой человек, если выпьет
    Больше, чем нужно, вина, — глуп ли он был иль умен.
    Как тяжело в голове, Ономакрит! Вино беспощадно
    Одолевает меня, и языком уж своим
    Я не владею, и стены кружатся. Но дай попытаюсь,
    Встану, — ударит ли мне также и в ноги вино?
    В разум — ударит ли? Очень я в сердце боюсь, чтобы пьяным
    Глупостей мне не свершить и не наделать беды.
    Не предавал никогда я друзей и товарищей верных.
    В духе свободном моем рабского нет ничего.

    Сладкий услышу напев нежно-тоскующих флейт.
    Любо мне пить беззаботно и петь свои песни под флейту,
    Любо мне также держать звучную лиру в руках.
    Ни гиацинтов, ни роз не дождешься от лука морского;
    Также свободных детей не ожидай от рабынь.
    Полипаид, я боюсь, что надменность погубит наш город,
    Как погубила уже хищных кентавров она.479
    Мне ненавистны жена-непоседа и муж ненасытный,
    Любящий плугом своим пашню чужую пахать.
    Ближних нетрудно ругнуть, и нетрудно себя возвеличить.
    Низкие люди всегда так поступают, о Кирн!
    Люди дурные молчать не желают и злое болтают.
    Добрые люди во всем меру умеют блюсти.
    То, чего хочется людям, сбывается в жизни не часто,
    Ибо во много мы раз ниже бессмертных богов.
    Трудно разумному долгий вести разговор с дураками.
    Но и все время молчать — сверх человеческих сил.
    Много за чашей вина обретешь ты товарищей милых,
    В деле серьезном — увы! — мало находится их.

    Только бесстыдство одно бродит по нашей земле.
    Бедность проклятая! Как тяжело ты ложишься на плечи!
    Как развращаешь зараз тело и душу мою!
    Я так люблю красоту, благородство, — а ты против воли
    Учишь насильно меня низость любить и позор!
    Слишком в беде не горюй и не радуйся слишком при счастье:
    То и другое умей доблестно в сердце нести.
    Смертному против бессмертных богов невозможно бороться
    Или же в тяжбу вступать: этого нам не дано.
    Сердце! Не в силах тебе я доставить, чего ты желаешь.
    Нужно терпеть: красоты хочешь не ты лишь одно.
    Если дела у меня хороши, то друзей сколько хочешь;
    Если случится беда, мало кто верность хранит.
    Или еще, о владыка богов: справедливо ли это,
    Что справедливейший муж, чуждый неправедных дел,
    Не совершивший греха и обманчивых клятв не дававший,
    Должен так часто терпеть незаслужённую скорбь?
    Кто же, о, кто же из смертных, взирая на все это, сможет
    Вечных богов почитать? Что перечувствует он,

    Ни перед гневом людей, ни перед гневом богов,
    Гордый, кичится надменно богатством безмерным, а честный
    В бедности жалкой влачит темные, тяжкие дни?
    Это познавши, мой милый товарищ, живи справедливо,
    Благоразумной душой дел нечестивых беги,
    Не забывай никогда о словах моих. Время настанет,
    Будешь ты рад, что внимал мудрым советам моим.
    Благоволя к Алкофою,480 Пелопову славному сыну,
    Сам ты, о Феб, укрепил город возвышенный наш.
    Сам же от нас отрази и надменные полчища мидян,
    Чтобы с приходом весны граждане наши могли
    С радостным духом во славу тебе посылать гекатомбы
    И, твой алтарь окружив, душу свою услаждать
    Кликами, пеньем пеанов, пирами, кифарным бряцаньем.
    Страх мою душу берет, как погляжу я кругом
    На безрассудство и распри и войны гражданские греков.
    Милостив будь, Аполлон, город от бед защити!
    Некогда быть самому мне пришлось и в земле Сикелийской,481

    В Спарте блестящей я жил, над Евротом, заросшим осокой;
    Люди любили меня всюду, где я ни бывал;
    Радости мне ни малейшей, однако, они не давали:
    Всюду рвался я душой к милой отчизне моей.
    Не было, нет и не будет вовек человека такого,
    Кто бы в Аид низошел, всем на земле угодив.
    Даже и Зевс, повелитель бессмертных и смертных, не может
    Действовать так, чтоб зараз людям понравиться всем.
    Как же дерзаете вы распевать беззаботно под флейту?
    Ведь уж граница страны с площади нашей видна!482
    Кормит плодами родная земля. Вы ж пируете праздно
    В пурпурных ваших венках на волосах золотых!
    Скиф!483 Пробудись, волоса остриги и покончи с пирами!
    Пусть тебя болью пронзит гибель душистых полей!
    К гибели, к воронам все наше дело идет!484
    Но пред нами, Кирн, из блаженных богов здесь не виновен никто:
    В бедствия нас из великого счастья повергли — насилье,
    Низкая жадность людей, гордость надменная их.

    Острою палкой коли, тяжким ярмом придави!
    Верно, народа с подобной любовью к тиранам ни разу
    Не доводилось еще солнцу видать на земле.
    Я уж давно это знал, а теперь еще лучше изведал,
    Что благодарности нет в сердце у низких людей.
    Как уже часто наш город, ведомый дурными вождями,
    Словно разбитый корабль, к суше причалить спешил!
    Ни восхвалять, о вино, я тебя не могу, ни порочить.
    Я ни люблю целиком, ни ненавижу тебя.
    Ты и прекрасно и дурно. Ну, кто порицать тебя сможет?
    Знающий меру вещей, — кто тебя сможет хвалить?
    Радуйся жизни, о дух мой! Появятся скоро другие
    Люди, а я, умерев, черною стану землей.
    Выпей вина, что под сенью высокой Тайгетской вершины
    Мне виноградник принес. Вырастил лозы старик
    В горных укромных долинах, любезный бессмертным Феотим,485
    С Платанистунта-реки486 влажную воду нося.
    Выпьешь его — отряхнешь ты заботы тяжелые с сердца.
    — станет легко на душе.
    В городе мир и богатство да царствуют, чтоб с остальными
    Мог пировать бы и я: злой не хочу я войны.
    Ухом не слишком склоняйся к призывам глашатая громким:
    Помни, — сражаемся мы не за родную страну.487
    Возле флейтиста вот так я по правую сторону стану,
    Песню зачну и богам вечным мольбу вознесу.
    Прежде, когда в роднике черноводном я брал себе воду,
    Сладкой казалася мне и превосходной вода.
    Ныне она замутилась, вода загрязнилася илом.
    Буду я пить из другой речки или родника.
    Всем я советую людям: пока еще ярко цветешь ты
    Юности цветом, пока дух благороден в тебе, —
    Пользуйся тем, что имеешь. Не дважды бессмертные боги
    Молодость людям дают, и не бывает от них
    Нам избавленья от смерти. Придет невеселая старость,
    И загрязнит нас она, и за макушку возьмет.
    Дайте сюда мне флейтиста! Бок о бок с рыдающим сядем,
    Будем смеяться и пить, тешась печалью его!
    Будем теперь наслаждаться вином и прекрасной беседой.
    — это забота богов.
    Но говорить перестанем об этом. Сыграй мне на флейте
    Песню, и оба с тобой вспомним божественных Муз.
    Нам они эти дары подарили, приятные сердцу, —
    Мне и тебе, чтоб игрой души соседей пленять.
    В юности ночь проводить с молодою подругой иль другом,
    Всею отдавшись душой пылу любовных утех,
    Или же песни на пиршестве петь беззаботно под флейту, —
    Радостней этого нет в жизни людской ничего
    Ни для мужчин, ни для женщин. На что мне почет и богатство?
    Лишь наслажденье одно важно и радостный дух!
    Глупые мы, безрассудные люди! Ушедшую юность
    Надо оплакивать нам, а не о мертвых тужить!
    Не посмеюсь никогда над врагом, если он благороден.
    Друга не стану хвалить, если он низок душой.
    Кастор и ты, Полидевк, что живете над светлоструистым
    Быстрым Евротом-рекой в Лакедемоне святом!
    Если я другу дурное советовал, пусть пострадаю!
    Если советовал он, пусть пострадает вдвойне!
    Тяжесть, одну только тяжесть любовь мне твоя доставляет;

    Знаю я, как тяжело ненавидеть друзей своих прежних,
    Но тяжело и любить тех, кто не хочет того.
    Горе, как я опустился! Посмешищем стал для врагов я,
    Бременем стал для друзей, страшный удар претерпев!
    Всех бы божеств, о Богатство, желаннее, всех ты прекрасней!
    Как бы кто ни был дурен, будет с тобою хорош.
    Я не горюю за чашей о бедности, губящей душу,
    И злоязычье врагов мало печалит меня.
    Юности милой приходит конец, — вот о чем я горюю!
    Плачу о том, что идет трудная старость ко мне!
    Я не молюсь о богатстве, его не хочу. Но желал бы
    Скромные средства иметь, чтоб без лишений прожить.
    Я не желаю по смерти на ложе покоиться царском.
    Только бы мне хорошо было, когда я живу.
    Терн ли колючий, ковер ли подстилкою мертвому служит,
    Твердо ли ложе тогда, мягко ль, — не все ли равно?
    Ввек не пойду я к тирану, не стану к себе его звать я,
    В горе не буду я лить слез над могилой его,
    И не хочу я, чтоб, если умру, обо мне горевал он,

    Трудно заставить врага-ненавистника верить обману.
    Друга же очень легко другу, о Кирн, обмануть.
    Полно и радостно тот не живет, кто душой неспособен
    Мальчиков юных любить, резвых коней и собак.
    Непостоянному, мальчик, подобен ты коршуну нравом.
    Нынче готов одного, завтра другого любить.
    О Киферея-Киприда, искусная в кознях, могучим
    Даром тебя одарил Зевс, отличая тебя.
    Ты покоряешь умнейших, и нет никого, кто настолько

    Примечания

    471. Родом из Мегары. Жил в половине VI в. до н. э. В борьбе аристократии с демократией, отличающей ту эпоху, держал сторону аристократии, к которой и сам принадлежал. В Мегаре победила демократия, она изгнала знать, конфисковала ее имущество и поделила между гражданами земли крупных владельцев. От Феогнида дошел большой сборник почти в 1400 стихов, под заглавием «Элегии». Сборник состоит из слабо между собой связанных мелких частей, в которых Феогнид излагает свое политическое и моральное миросозерцание. Это такой же замечательный памятник аристократического классового самосознания, каким памятником крестьянского самосознания являются «Работы и дни» Гесиода. Поучения свои Феогнид обращает к своему молодому другу Кирну, по отцу Полипаиду. Встречаются, однако, обращения и к другим лицам (Симониду, Ономакриту). Переведено полностью начало первой книги элегий — 226 стихов. Остальные переведены выборочно.

    472. Обращение к Аполлону — богу, покровителю искусств, предводителю Муз, — обычно в греческой поэзии для начала произведений.

    473.  — Поэт подразумевает жертвоприношение Ифигении, совершенное Агамемноном, сыном Атрея, перед отплытием из Авлиды в Трою.

    474. . На Кадмовой свадьбе… — На свадьбе основателя Фив Кадма с Гармонией присутствовали все боги.

    «сфрагис» — печать подлинности). У Феогнида такую же роль играет имя его юного друга Кирна Полипаида.

    476.  «Хорошие люди» в понимании Феогнида это люди знатного происхождения; «плохими», или «злыми», Феогнид называет простолюдинов.

    477.  — Намек на возможность установления в Мегаре тирании, характерной для этой эпохи формы диктатуры демоса (свободных граждан, не принадлежащих к аристократии).

    478. Этот и ряд последующих стихов написаны, по-видимому, после изгнания аристократов из Мегары.

    479. Имеется в виду гибель кентавров в битве с лапифами.

    480.  — мифический царь, построивший с помощью Аполлона укрепления вокруг Мегары. Мидянами греки называли персов. Стихи, по-видимому, сочинены во время греко-персидских войн.

    481. …в земле сикелийской — то есть в Сицилии.

    482.  — Враги захватили территорию, непосредственно прилегающую к городу. Не ясно, относится ли это к Мегаре или к другому городу.

    483.  Скиф — в этом месте означает «пьяница». Греки приписывали скифам неумеренное пристрастие к вину. Ср. стихотворение Анакреона, переведенное А. С. Пушкиным: «Что же сухо в чаше дно?».

    484.  …к воронам все нагие дело идет! — «К воронам» — греческое выражение, соответствующее пашему «к черту».

    485.  Феотим — неизвестный нам лакедемонянин.

      Платанистунт — ручей в Лаконии.

    487. Феогнид, по-видимому, служил наемником.

    Раздел сайта: