Воспоминания В. В. Вересаева о Федоре Сологубе открывают новые, во многом неожиданные и весьма примечательные страницы в творческой биографии двух выдающихся писателей конца XIX–начала XX в., не схожих по своим общественно-политическим убеждениям и эстетическим взглядам, принадлежавших к противоборствующим литературным направлениям своего времени.
«Нас с Вами сближает то, что мы почти в одно время начали нашу литературную работу. Но различны были именно наши пути, как различны светлая дорога и темная (моя) тропа», — писал Сологуб Вересаеву в декабре 1925 г., поздравляя его с 40-летием творческой деятельности.1
Почти сверстники — «восьмидесятники», они пришли в литературу разными дорогами. Викентий Викентьевич Вересаев (наст. фам. Смидович; 1867—1945) — сын врача-общественника (из дворян), обучался на историко-филологическом факультете Петербургского университета (закончил его кандидатом исторических наук), затем — на медицинском факультете в Дерпте. Во время эпидемии 1892 г. заведовал холерным бараком на юге России, в 1894 г. поступил на работу в Боткинскую больницу в Петербурге, в 1901 г. был уволен по подозрению в связях с социал-демократами и выслан под надзор полиции в родную Тулу (на квартире Вересаева проходили несколько заседаний Тульского комитета РСДРП).2
Его первая повесть «Без дороги» (1895) была привечена Н. Ф. Анненским в «Русском богатстве», тогда же он стал посещать «Четверги» в редакции журнала на Бассейной улице, однако вскоре разошелся с Н. К. Михайловским и А. И. Иванчиным-Писаревым;3 сблизился с литературным кружком легальных марксистов (П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, А. П. Калмыкова и др.), сотрудничал в «Новом слове», «Начале», «Жизни». Признание пришло к Вересаеву после публикации в «Мире Божием» повести «Записки врача» (1901. № 1-5), написанной по личным впечатлениям Русско-японской войны. Литературные и общественные связи закономерно привели его в кружок московских писателей «Среда» Н. Д. Телешова («знаниевцев»).
В отличие от Вересаева, Сологуб (Федор Кузьмич Тетерников; 1863—1927) получил скромное среднее образование в Учительском институте («кухаркин сын»), затем десять лет (1882—1892) служил народному просвещению в глухой провинции (в Новгородской, Псковской и Олонецкой губерниях); его вхождению в литературный мир предшествовали годы упорного самообразования. По возвращении в Петербург он сблизился с редакцией «Северного вестника» (с 1891 г. издавался Л. Я. Гуревич и А. Л. Волынским при ближайшем участии Н. М. Минского); журнал, объединивший силы «новой литературы», систематически подвергался критическому обстрелу со стороны «Русского богатства». «Полемические удары Михайловского на долгие годы вывели из строя и сделали форменным литературным изгоем критика “Северного Вестника” А. Л. Волынского», — вспоминал Вересаев об этой поре,4 выражая тенденциозное мнение «богачей», далекое от действительных литературных событий.
Публикации в журнале рассказов, стихов и романа «Тяжелые сны» (1895; отд. изд. 1896) снискали Сологубу репутацию «махрового декадента», которая сопутствовала ему многие годы, хотя и не соответствовала реальному содержанию творчества позднейшей поры, прочно покоившегося на эстетической платформе символистской школы. Сологубовский имидж 1890-х гг. (декадент, приверженец западноевропейского модернизма, убежденный антиобщественник) был канонизирован в Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и А. И. Ефрона — авторитетном издании, определившем мнение широкой читательской аудитории на многие годы.
В статье сообщалось: «Сологуб (Федор) — псевдоним современного поэта-символиста и беллетриста, обратившего на себя внимание помещенными в “Северн. Вестнике” 1890-х гг. повестями “Тени”, “Червяк” и др. (отд. СПб., 1896), романом “Тяжелые сны” (отд. СПб., 1896) и стихотворениями (отд. СПб., 1896). Написанные в стиле наиболее “мучительских” произведений Достоевского и “сатанинских” романов Гюисманса, повести и роман С. свидетельствуют о несомненном таланте, принявшем, однако, совершенно болезненное направление в погоне за необычайностью ощущений. Герои и сюжеты С. — смесь садизма с так назыв. в психиатрии навязчивыми идеями (СПб., 1900. Т. 60. С. 804; <С. А. Венгеров>)».5
Этот готовый стереотип был усвоен и Вересаевым, в значительной степени под влиянием его ближайшего литературного окружения. А. В. Тыркова-Вильямс, вспоминая порубежную эпоху, писала, что «левые» в политике нередко были крайними ретроградами и консерваторами в области литературы и искусства: «Такие люди обычно в поэзии шарахались от символизма. Они считали сумасшедшим домом “Северный вестник”, где Любовь Гуревич и Волынский печатали стихи Федора Сологуба, Бальмонта, Зинаиды Гиппиус. Эти люди были готовы ниспровергать классовые, социальные, политические устои старого мира, отчасти и моральные, но от искусства требовали мертвой неподвижности».6
Несмотря на принадлежность писателей к разным литературным станам, в их ранней прозе прослеживаются общие тенденции; Сологубу и Вересаеву в равной степени свойственны автобиографическая основа художественных замыслов, стремление к изображению невымышленных событий и героев, наблюдательность «натуралиста», публицистическая заостренность повествовательного дискурса — писателя-врача и писателя-учителя. Но более всего в 1890-е гг. их, людей одного поколения, сближает проблематика, хотя и подается она с разного ракурса: у Вересаева по преимуществу социального, у Сологуба — психологического.
В повести «Без дороги» и романе «Тяжелые сны» разуверившиеся в народнической идеологии герои-интеллигенты — вересаевский доктор Чеканов и сологубовский учитель Логин (и тот и другой наделены автобиографическими чертами) — предстают своего рода братьями, переживают одни и те же душевные коллизии. Мечтавшие о служении народу герои постепенно приходят к крушению общественных идеалов, становятся жертвами «богоносца»: во время холерных бунтов оба были избиты озверевшей толпой; Чеканов умирает, Логин, спасенный по счастливой случайности, после тяжелой болезни возвращается к жизни. Произведения поднимают общие для литературы 1890-х гг. темы «бездорожья», «живой жизни», современного героя, поисков пути и истины.7 С позиции позднейшей рефлексии отмеченные творческие аналогии могли увидеться авторами как почва для сближения.
Вплоть до 1916 (?) г. Вересаев и Сологуб не встречались, но, как можно предположить, проявляли друг к другу взаимный писательский интерес. О внимании Вересаева к лирике Сологуба свидетельствует фрагмент воспоминаний, в котором он приводит по памяти строфу из его стихотворения «Под черемухой цветущей...» (1889), отнюдь не пользовавшегося широкой известностью.
В архиве Сологуба сохранились журнальные оттиски8 повести Вересаева «На повороте» (Мир Божий. 1902. № 1. С. 28-69, главы I-IV),9 рассказа «На высоте» (Современный мир. 1906. № 2. С. 10-24), статьи «Аполлон и Дионис (О Ницше)» (Там же. 1914. № 2. отд. II. С. 1-29).10 В оттиске рассказа «На высоте» в конце заключительной фразы («Он (Ордынцев. — М. П.) угрюмо и неподвижно смотрел на Веру Дмитриевну и думал: любила ли она его, хоть когда-нибудь, или нет?») имеется владельческая карандашная помета: «Конечно, нет».
Встрече писателей предшествовало знакомство Вересаева с Анастасией Николаевной Чеботаревской (1876—1921), состоявшееся незадолго до ее замужества (она переехала к Сологубу осенью 1908 г., официально брак был зарегистрирован летом 1914 г.).
—1943, урожд. Чеботаревская) была замужем за Николаем Николаевичем Черносвитовым (1870—1937), инженером-электротехником, профессором Политехнического института. Его сестра — Софья Николаевна Черносвитова (1872—1934; член РСДРП с 1898 г.) в первом браке была замужем за братом А. В. Луначарского — Платоном Васильевичем Луначарским (1867—1904; врач-хирург, основатель тульской ячейки РСДРП), во втором браке — за троюродным братом Вересаева, Петром Гермогеновичем Смидовичем (1874—1935; видный революционер, в РСДРП с 1898 г.; похоронен в Кремлевской стене); Вересаев посвятил ему мемуарный очерк (<главка> 9) в сборнике «Невыдуманные рассказы о прошлом» (1940).11
По-видимому, этими отдаленными семейными связями объясняется социал-демократический «шлейф» в окружении Ан. Чеботаревской (до встречи с Сологубом).12 Примечательно, что Вересаев познакомился с ней у Александры Михайловны Калмыковой (1850—1926) — издательницы, близкой марксистским кругам (в ее доме и под ее влиянием воспитывался П. Б. Струве). Не являясь членом социал-демократической партии, Калмыкова активно участвовала в партийных делах (дружила с Лениным, субсидировала в значительной степени издание «Искры» и т. п.). В середине 1890-х гг. Вересаев бывал в ее салоне, она всячески содействовала ему в начале его литературной деятельности.13
Такова предыстория знакомства писателей, отчасти нашедшая отражение в публикуемых воспоминаниях.
Мемуарный очерк был написан после смерти Сологуба (ушел из жизни 5 дек. 1927 г.), предположительно в конце 1920-х — начале 1930-х гг., и предназначался для книги «Литературные воспоминания», над которой Вересаев работал с начала 1920-х гг. до конца дней. Отдельные главки этого цикла публиковались при жизни автора, многие главки вошли в книгу «Воспоминания» (1936), однако в полном объеме мемуары были напечатаны лишь посмертно.
В первое посмертное издание (1946) вошли очерки: «Н. К. Михайловский», «В. Г. Короленко и Н. Ф. Анненский», «Н. Г. Гарин-Михайловский», «Вера Засулич», «Вера Фигнер», «Леонид Андреев», «Р. М. Крин», «Лев Толстой», «А. П. Чехов», «Записки врача». Основной цикл был дополнен в пятитомном собрании сочинений Вересаева; по рукописи были воспроизведены еще четыре главки: «Книгоиздательство писателей в Москве», «Март 1917 года...», «Как я не стал почетным академиком», «Коктебель» (т. 5). В преамбуле к примечаниям сообщалось: «... в архиве писателя обнаружен ряд незавершенных мемуарных очерков. Четыре таких очерка и публикуются в настоящем томе. Хотя В. Вересаев всегда очень строго относился к своей литературной работе и просил близких ему людей не печатать те его произведения, которые он не успел отделать, все же некоторые его воспоминания настолько интересны, что оставлять их навсегда покоиться в архивах явно несправедливо».14
Для издания 1961 г. публикация очерка «Ф. К. Сологуб» была преждевременной, воспоминания не были включены в издание, видимо, по цензурным соображениям.
Фигура представителя литературы «буржуазного упадка» явно не вписывалась в галерею портретов революционеров и писателей-общественников, запечатленных Вересаевым. Убежденный марксист, «советский писатель», а не «попутчик» (таким его хотели видеть партийные ортодоксы), не должен был компрометировать себя сомнительными литературными дружбами. Показательный факт для сравнения: по приглашению Л. Б. Каменева, в первый день наступившегоc1923 г., Вересаев читал в Кремле в присутствии членов Политбюро главы из романа «В тупике» (1920-1923), «проблемного» с точки зрения официальной идеологии, но все же одобренного Сталиным и вскоре опубликованного.15 В романе повествуется о событиях Гражданской войны в Крыму (в 1918—1921 гг. Вересаев жил в Коктебеле на собственной даче); герои стоят перед выбором между большевиками и добровольцами.
Последние поэтические сборники Сологуба увидели свет в 1922 г., после чего его книги не издавали (исключение — 10-е изд. романа «Мелкий бес», выпущенное кооперативным издательством «Мысль» в 1926 г.); юбилей 40-летия литературной деятельности писателя, отмечавшийся в Петрограде в феврале 1924 г.,16 в Москве обошли молчанием, что было особенно заметно на фоне освещавшихся в печати юбилеев В. Брюсова, А. Серафимовича17 и многих других, или помпезно отмеченного в обеих столицах юбилея А. Ф. Кони.18
Очерк Вересаева «Ф. К. Сологуб» — еще одна самостоятельная главка «Литературных воспоминаний». Большое место в ней отведено инкорпорированным в текст сологубовским письмам (по такому же принципу, с использованием писем, построена главка о Леониде Андрееве19 и некоторые другие). Воспоминания охватывают период в 20 лет начиная с 1907 г., Вересаев последовательно излагает историю своего знакомства с Сологубом и Чеботаревской.
Очерк стилистически неоднороден, в нем сосуществуют два повествовательных пласта: беллетристический и документальный. За отсутствием фактического материала автор нередко ссылается на современников, например, вставляет фрагмент из «Опавших листьев» В. В. Розанова (буквально списывает из книги), в котором речь идет о счастливой супружеской паре — Ан. Чеботаревской и «поэте С.». Он передает рассказ И. А. Бунина о разговоре с Сологубом, якобы подтверждающий слухи о склонности последнего к педофилии и садизму, — с позиции принятого стереотипа педалирует имидж, созданный в марксистских сборниках «Литературный распад».20
О широком бытовании этого стереотипа свидетельствуют воспоминания Л. М. Клейнборта: «Говорили, что с ним (Сологубом. — М. П.) рискованно встретиться где-нибудь в темном месте, когда кругом людей нет. Он, оказывается, может высунуть вам язык, когда вы менее всего ожидаете этого. А то, с искривленным ртом, поднесет вам: “Давно я не ел человеческого мяса”. Он “психопат”, “садист”, оказывается, не только как поэт. Из своего училища Сологуб ушел по выслуге 25-летней пенсии. При его положении в литературном мире ему уже не для чего было быть инспектором Андреевского городского училища.<...> Слухи же объясняли его уход со службы тем, что он превратил учеников в “тихих мальчиков”, изображенных в “Навьих чарах”, окунул их в тайны “мудрого садизма”. <...> Особняком стояла сама Чеботаревская, которая не то сама секла своего супруга, не то он — ее, после чего они предавались половому безумству».21
Эталоном своего рода оценки творчества автора «Мелкого беса» в кругу «знаниевцев» был памфлет М. Горького из серии «Русские сказки» (1912) — «Сказка III», где Сологуб и Чеботаревская выведены в гротескно окарикатуренных образах поэта Смертяшкина и его супруги Нимфодоры Заваляшкиной.22 Отзвуки горьковского сарказма и снисходительный тон по отношению к Сологубу отчетливо слышатся в некоторых фрагментах вересаевского очерка, даже в рассказе о трагической гибели Чеботаревской («Настенька происходила из обреченной семьи»... и т. п.).
«Беллетризуя» текст воспоминаний, Вересаев иногда сообщает сведения, достоверность которых вызывает сомнение. Например, он рассказывает о встрече с Сологубом в 1916 г. (?) на «Среде» у Н. Д. Телешова, в тот вечер Л. Андреев читал трагедию «Самсон в оковах» (впервые: альманах «Эпоха». М., 1923), после чтения между слушателями возникла полемика, в которой участвовал Сологуб.
Это едва ли не единственное известное нам свидетельство о присутствии писателя на телешовской «Среде», где по преимуществу собирались «знаниевцы». В очерке «Леонид Андреев» («Литературные воспоминания») эпизод о чтении пьесы дан в сокращении, о возникшей полемике Вересаев не упоминает, так же как и о присутствии на чтении Сологуба, ср.: «Андреев прочел пьесу. Сейчас же вслед за этим пошли ужинать. О пьесе ни слова. Андреев не просил высказываться, все время говорил о постороннем; никто не счел возможным начать высказываться без его приглашения» и т. д.23
Документальный пласт очерка «Ф. К. Сологуб», повествующий главным образом об отношениях писателей 1924-1927 гг., по своей интонации резко диссонирует с беллетристическим. Его основу составляют письма 1920-х гг., которые введены в текст в пересказе, обширными цитатами, а иногда и в полном объеме.
симпатия («почувствовался в нем человек серьезный, деловой и культурный»).
Сближение произошло благодаря единодушию в оценке литературной ситуации и пониманию тех задач, которые каждому из них приходилось решать, в это время они возглавляли Правления Союза писателей, Сологуб — Ленинградского отделения (1924), Вересаев — Московского (1925). Оба председателя отстаивали независимость профессионального творческого Союза от идеологического контроля и вмешательства государства в дела писательской организации. Оба представляли интересы так называемых «попутчиков», группировавшихся вокруг журн. «Красная новь» и издательства «Круг», объявленных «напостовской» критикой «по ту сторону революции». «Пролетарские писатели, стоят от “Красной Нови” обособленно, — декларировал рецензент «Бюллетеней литературы и жизни». — Ее писатели — это “Круг”, это поэты и писатели прошлого, враждебные (больше пассивно, но нередко и действенно) психологии пролетариата».24
В свете официальной доктрины небезынтересно мнение Сологуба, высказанное им на диспуте «Писатели и критики», состоявшемся в Союзе писателей на заседании Секции критики 4 июня 1926 г.; в репортаже о событии для «Красной газеты» Арк. Селиванов резюмировал: «Ф. К. Сологуб говорил о “социальном заказе”. Едва ли это единственное назначение критики. Писатели, тем более уже немолодые, сложившиеся, уже давно получили этот заказ от жизни и общества и едва ли нуждаются в этой указке критика, да и литература часто напоминает ему недавние годы разрухи, когда писатели и ученые в пайке КУБУЧ'а получали иногда и ботинки. Хорошие сапоги, и прочные и красивые, да одна беда: оба на левую ногу. Есть еще в критике “детская болезнь левизны”25 и неудивительно, если писатель иногда отказывается от исполнения их заказа, так же как в его романе “Мелкий бес” парикмахер отказался от заказа Передонова: “Побрей кота, да поглаже!”».26
Основные темы, обсуждаемые или затронутые в письмах, вмонтированных в текст воспоминаний: юбилей Сологуба (1924), юбилей Вересаева (1925), координация действий Московского и Ленинградского отделений Союза; издательские проекты; отзывы Сологуба о подаренных Вересаевым книгах: романе «В тупике» (1923-1924), первом выпуске «Пушкин в жизни» (1924), переводах из Гесиода «Работы и дни: Земледельческая поэма» (1927) и некоторые другие.
Одним из наиболее туманных эпизодов в публикуемых мемуарах с точки зрения комментария представляется рассказ о несостоявшемся в Москве вечере по случаю 40-летия литературной деятельности Сологуба. В то время Вересаев еще не был председателем Правления московского Союза, но уже был его членом. В очерке он упоминает о своем письме к Сологубу от 2 мая 1924 г., в котором выразил возмущение тем фактом, что юбилей «крупного художника газеты отметили только ведрами помоев, вылитых на его голову».27 Он также упоминает о запланированном в Москве публичном вечере в честь юбиляра с участием многих поэтов, который был сорван «негодующей прессой», о «допросе с пристрастием» тех, кто согласился выступить, но под давлением высших инстанций был вынужден отказаться от выступления.
В поздравительном адресе, направленном юбиляру группой московских поэтов, значится 18 подписей, в их числе: Лев Горнунг, Софья Парнок, Борис Пастернак, Николай Поздняков, Георгий Шенгели и др.; в адресе Всероссийского Союза поэтов — 82 подписи, в том числе: Андрей Белый, Валерий Брюсов, Василий Каменский, Николай Клюев, Наталия Кугушева, Сергей Нельдихен, Иван Рукавишников, Игорь Сельвинский, Илья Эренбург, Абрам Эфрос и др.28
Из протоколов заседаний Правления Московского отделения Союза за январь-февраль 1924 г. явствует, что шаги к подготовке чествования Сологуба предпринимались с начала января. В заседании от 11 янв. члены Правления постановили: преподнести юбиляру адрес (текст было поручено выработать А. М. Эфросу, И. А. Новикову, Л. Я. Гуревич) и устроить посвященный ему вечер; место проведения вечера не обсуждалось.29
В следующем экстренном заседании Союза от 22 янв. на повестке дня был единственный вопрос: «Создать Комиссию для объединения всех московских писательских организаций для участия в похоронах В. И. Ленина». К вопросу о юбилее Сологуба вновь вернулись в заседании 25 янв., постановили «запросить телеграфно Юбилейный Комитет (в Петрограде. — М. П.), на какой день перенесено чествование»;30 отделения Союза не сохранились,31 оригиналы, имеющиеся в архиве ИМЛИ, в настоящее время недоступны.
Закономерно встает вопрос о программе сорванного вечера и предполагавшихся участниках. В московской прессе за январь-февраль 1924 г. статьи, в которых, по словам Вересаева, громили «декадента», равно как и сообщения о запланированном или состоявшемся в столице юбилейном вечере в честь Сологуба нам не встретились. По-видимому, это событие в Москве попросту «замолчали». 21 янв. был объявлен всенародный траур по вождю, газетные полосы заполнили материалы о траурных мероприятиях: похоронах, факельцугах у Кремлевской стены и т. п., а затем по увековечению памяти Ленина.
«Вечерняя Москва», регулярно печатавшая короткие сводки литературно-художественной жизни столицы, в продолжение января-февраля, как, впрочем, и марта, о Сологубе не дала ни единой заметки. В газете сообщалось (дважды) о бывшем в Доме Герцена вечере в честь крестьянского поэта С. Д. Дрожжина, по случаю 50-летия его литературной деятельности, организованном Всероссийским Союзом поэтов 11 янв. 1924г.;32 диспуте «Лефовцев», состоявшемся в Консерватории (14 февр.), вечерах «Писатели об искусстве» с участием Вс. Иванова, В. Лидина, Б. Пильняка, А. Соболя и др. (17 февр.) и «единого революционного фронта», при участии Н. Асеева, А. Безыменского, О. Брика, Г. Лелевича, творческом вечере В. Катаева (18 февр.), вечере памяти А. Блока в Политехническом музее, с участием Андрея Белого (20 февр.) и т. д. В день рождения Сологуба 1 марта (казалось бы, подходящий случай вспомнить недавнего юбиляра) в качестве литературной новости газета напечатала заметку «Сердце Вольтера», в которой оповещала о том, что в Национальной библиотеке в Париже найден ящик, в котором находилось сердце Вольтера, сохранявшееся там 60 лет.33
34 наиболее представительный вечер состоялся в помещении Государственной Академии художественных наук при соединенном участии литературной секции Академии художественных наук и Общества любителей российской словесности. Сообщения и отчеты о подготовке и проведении торжеств печатались в «Вечерней Москве».35 По-види-мому, это обстоятельство, которое Вересаев счел несправедливостью по отношению к Сологубу, еще больше способствовало взаимному сближению писателей.
Другая важная тема, просматривающаяся в мемуарах, это попытка Вересаева и Сологуба скоординировать действия Московского и Ленинградского отделений Союза писателей, наладить между ними более тесные творческие контакты посредством устройства совместных литературных вечеров, диспутов и т. п.36 18 окт. 1925 г. А. Н. Тихонов (Серебров) писал Сологубу:
«Дорогой Федор Кузьмич!
В Московском Союзе все обстоит благополучно — дом заново выкрашен,37 собрания Правления — многочисленные, писатели благоденствуют, литература процветает, оживление полное вплоть до очередных мордобитий и третейских судов. Словом — все в порядке.
Злоба дня — открытие 1 ноября “дома Герцена” — т. е. читальни, музея, библиотеки, клуба и ресторана Союза писателей и окрестных литературных организаций.
— торжество с участием властей и прессы. Торжество даже двукратное: днем — часть официальная (заседание, речи, приветствие и осмотр дома) — вечером — часть неофициальная (банкет по подписке).
Постановили — просить Ленинградских товарищей приехать на сие торжество, в количестве 5 членов Правления, причем для 2-х гостей будет уготован даровый проезд и пристанище в Москве. Ассигновано на приезд — 60 руб. Приглашение приехать было Вам сообщено больше недели назад, однако Ленинград пренебрег им, ничего не ответил, чем немало обидел Москву.
Предполагается воспользоваться Вашим приездом, чтобы помимо участия в торжестве поговорить о целом ряде довольно важных дел и тем положить начало давно желанному, живому “контакту” между Московским и Ленинградским Правлениями.
Особенно просят приехать Вас, Федор Кузьмич, и надеются, что Вы не откажетесь от этого приглашения.
<...> Вот пока все здешние новости. О текущих делах и волнениях Союза узнаете из прилагаемых при сем протоколов Правления, которые я и впредь неукоснительно буду Вам присылать. Желательно, чтобы и вы ответили мне тем же.
».38
Одним из первых совместных мероприятий Московского и Ленинградского отделений Союза стал диспут о новом быте, устроенный в Ленинграде, на котором Вересаев выступил с докладом «К художественному оформлению быта (Об обрядах старых и новых»). Тема новой обрядности интересовала Сологуба (и Ан. Чеботаревскую) с первых дней Февральской революции39 и к тому же осознавалась актуальной, особенно после выхода книги Л. Д. Троцкого «Вопросы быта. Эпоха “культурничества” и ее задачи» (М.: Красная новь, 1923).40
Все обязанности по подготовке диспута взял на себя, по поручению Правления Союза, М. В. Борисоглебский41 (см. ). Диспут состоялся 18 янв. 1926 г. в зале Академической капеллы, при переполненной аудитории (было распространено 860 билетов, не считая входных; средства от вечера поступили в кассу Союза для нуждающихся литераторов). В напечатанной и расклеенной в городе афише сообщались имена участников: В. Н. Всеволожский, А. С. Грин, А. К. Глазунов, Г. Е. Горбачев, И. И. Ионов, А. Р. Кугель, Б. А. Лавренев, П. Н. Медведев, А. И. Пиотровский, Н. Н. Пунин, А. Н. Толстой, С. Э. Радлов, И. И. Садофьев, Л. Н. Сейфуллина, К. А. Федин, Д. К. Чертков, Ю. А. Шапорин и др.42
«Красная газета» поместила подробный отчет о событии, в котором обсуждение было названо «интересным» и «боевым» — «Доклад В. В. Вересаева вызвал горячие, порой резкие, нападки диспутантов». Имена устроителей диспута (Сологуба и Борисоглебского) в отчете не упоминались; зато тезисы выступлений Л. Н. Сейфуллиной, Б. А. Лавренева и других «пролетарских» писателей были изложены с необходимой тщательностью: «Л. Н. Сейфуллина выразила удивление, что докладчик затосковал по обрядам. Какие бы красивые слова ни придумали мы, от употребления и лучшие слова сотрутся, а массового, неиссякаемого творчества у нас еще нет, этому мешает ужасающая бедность представлений. Мы должны не создавать обряды, а, наоборот, бороться с привычкой к ним, и чем хуже, чем скучней будут проходить красные свадьбы, тем лучше, скорей изживутся. И уже совсем не дело русской литературы внедрять общественные марши и гимны»; «: — Популярность в обряде называют потребностью мещанина. Все же обряды — типичные атавистические привычки того времени, когда человеку приходилось звать на помощь религию»; «Тов. <В. Г.> Чертков Отойти от этого вопроса, отмахнуться книжной доктриной мы не можем. У нас до сих пор нет даже колыбельной песни, которая пришлась бы по душе всем матерям рабочего класса, и этот класс ждет своей пролетарской поэзии, творцы которой, зная его художественный быт, дадут ему и художественное оформление» и т. д.41
В своем заключительном слове, отвечая оппонентам, Вересаев в качестве примера привел факт из истории Великой французской революции: «В 1792 году мэр Страсбурга Дитрих, провожая выступающую в бой армию, высказал мечту: “Хорошо было бы, если бы кто-нибудь сочинил марш для волонтеров”. Вскоре молодой революционер Руже де Лиль дал Франции — “Марсельезу”».44 «Если бы на этом вечере (проводы французской армии. — М. П.) были т. Сейфуллина, т. Пожарский и др., они бы закатили целый ряд речей: Что такое? Вы знаете, что такое марш? Ведь марш заказывали короли, чтобы гнать в бой несознательную массу солдат. Военный марш, ведь это признано, есть окостенелость, это есть затверделая форма никуда не годная. Не надо падать духом, мы новые бойцы, мы смело пойдем на баррикады без всяких маршей. Это косность, мещанство и т. д. К счастью, призыв Дитриха слышали не мои оппоненты, а слышал молодой революционный офицер Руже до Лиль. И в ту же ночь сочинил Марсельезу».45
Примечательно, что колоритный эпизод из истории Французской революции, ставший широко известным благодаря книге искусствоведа Жюльена Тьерсо «Празднества и песни Французской революции» (Пг., 1918; пер. К. М. Жихаревой), в свое время привлек внимание и Ан. Чеботаревской, о чем она писала в своей рецензии на книжную новинку, как раз в связи с возникновением в России новой революционной обрядности.46 Слушая выступление Вересаева, Сологуб, безусловно, отметил для себя эту параллель и общность исторических оценок (зачастую супруги работали в соавторстве).
Именно в тот приезд зимой 1926 г. и состоялось личное (без посторонних) знакомство писателей, для Вересаева оно знаменовало полное освобождение от предубеждений и стереотипов.
он утратил не только вдумчивого читателя своих книг, но и друга.
На похороны Сологуба, устроенные Ленинградским отделением Союза писателей (состоялись 7 дек. 1927 г. на Смоленском кладбище), Вересаев не приехал. Однако, видимо, не случайно 10 дек. в своем дневнике он сделал запись — как будто бы в память об ушедшем: «Мне бы хотелось медленно подойти к смерти, хотя бы и с мучениями. Я с замиранием жду этого, как чего-то сладостного и великого».47
Мемуарный очерк «Ф. К. Сологуб» печатается по авторизованной машинописи из архива В. В. Вересаева (РГАЛИ, ф. 1041, оп. 1, № 112), в соответствии с современной грамматической нормой.
Примечания
1 Цитаты из публикуемых текстов (воспоминаний и переписки) приводятся без отсылок на источники.
2 Фохт-Бабушкин Ю. В. В. Вересаев — легенды и реальность // Вересаев В. Соч.: В 4 т. / Под ред. Ю. Фохт-Бабушкина. М.: Правда, 1990. Т. 1. В тупике. С. 8.
3 «Поветрие» (1898), в центре которой споры народников и марксистов, была отвергнута «Русским богатством», на ее публикацию Михайловский отреагировал разгромной статьей в двух номерах журнала, в которой констатировал падение таланта автора и фактически «поставил крест» на его творчестве. Об этом биографическом эпизоде писатель вспоминал в мемуарном очерке «Н. К. Михайловский», см.: Вересаев В. Соч.: В 5 т. / Подгот. текста и примеч. В. М. Нольде и Ю. У. Бабушкина. М.: Правда, 1961. Т. 5. С. 350.
4 Там же. С. 354.
5 В данном издании Энциклопедического словаря статья о Вересаеве отсутствует, для сравнения см. статью о нем Е. Колтоновской в издании 1912 г. Т. 10. С. 209-211. В этом издании (неполном, закончилось на т. 29) том со статей о Сологубе не вышел.
6 Воспоминания: То, чего больше не будет. М.: Слово, 1998. С. 277.
7 Некоторые аналогии и пересечения обнаруживаются и в позднейшем творчестве Вересаева и Сологуба, однако мы сосредоточиваться на них не будем, поскольку подобного рода исследование не входило в задачи данной публикации.
8 РО ИРЛИ, ф. 289, оп. 7, № 95.
9 Продолжение печ.: Мир Божий. 1902. № 2. С. 22-55; № 3. С. 35-70.
10 «Аполлон и Дионис. (О Ницше)» — самостоятельное исследование, являющееся продолжением первой части работы «Живая жизнь» — «О Достоевском и Льве Толстом» (впервые: Современный мир. 1910. № 1-2, 10-12).
11 См.: Вересаев В. Невыдуманные рассказы о прошлом // Собр. соч.: В 5 т. Т. 4. С. 325-326.
12 В 1901—1904 гг. Ан. Чеботаревская училась в Париже в Школе Общественных наук М. М. Ковалевского (и исполняла обязанности его секретаря), там же в 1900-е — начале 1910-х гг. подолгу жили Черносвитовы: Николай Николаевич по приглашению французского электротехнического института занимался научно-исследовательской работой, Ольга Николаевна воспитывала дочерей (Александру, Татьяну и Лидию). В переписке сестер 1900-х гг. упоминается А. В. Луначарский.
13 «Мы, петербургские литераторы-марксисты, группировались тогда в кружок, собиравшийся обыкновенно у А. М. Калмыковой, известной деятельницы по народному образованию» (Вересаев В. Литературные воспоминания // Собр. соч.: В 5 т. Т. 5. С. 380, главка «Вера Засулич»).
14 Нольде В., Ю. Бабушкин. Примечания //Там же. Т. 5. С. 529.
15 «Южном альманахе» (Симферополь, 1922), кн. 1; журналах: Красная новь. 1922. № 4, 5; Петроград. 1923. № 1; На вахте (Грозный). 1924. № 6; в сб. «Революционная проза». Киев, 1924. № 1. Полностью — в кн.: Недра. Литературно-художественные сборники. М., 1923. Кн. 1 и 2; 1924. Кн. 3.
16 О юбилейных мероприятиях ем.: Юбилей Федора Сологуба (1924 года) / Публ. А. В. Лаврова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2002 год. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. С. 315-343.
17 Журнал «Бюллетени литературы и жизни» (1924. Кн. 1), например, в разделе «Из библиографических итогов революционного периода» поместил посвященные юбилярам публикации: а) В. Я. Брюсов за годы революции (в связи с юбилеем); б) А. Серафимович за годы революции (в связи с юбилеем).
18 См., например: Анатолий Федорович Кони // Красная газета. Утр. 1924. 10 февр. № 33 (1778). С. 5; Чествование А. Ф. Кони // Там же. 12 февр. № 34 (11779). С. 2.
19 Впервые: Утренники. 1922. Кн. 1 (не полностью); Воспоминания. М., 1936.
20 Стеклов Ю. М. О творчестве Федора Сологуба // Литературный распад: Критический сб. СПб.: Eos, 1909. Кн. 2. С. 174.
21 Встречи. Федор Сологуб. <1> / Публ. М. М. Павловой // РЛ. 2003. №2. С. 203.
22 Сказка III из цикла М. Горького «Русские сказки» впервые опубл.: Русское слово. 1912. 16 дек. № 290. Памфлет явился откликом Горького на публикацию Сологуба: Сергей Тургенев и Шарик. Ненапечатанные эпизоды из романа «Мелкий бес» // Речь. 1912. 15 апр. № 102. С. 2; 22 апр. № 109. С. 3; 29 апр. № 116. С. 2. Подробно о возникшем между писателями конфликте в связи с публикацией памфлета Горького см.: Федор Сологуб и Ан. Н. Чеботаревская. Переписка с А. А. Измайловым / Публ. М. М. Павловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1995 год. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. С. 233-238.
23 Вересаев В. Литературные воспоминания // Собр. соч.: В 5 т. Т. 5. С. 420-421.
24 <Б. п.> Попутчики под обстрелом // Бюллетени литературы и жизни. 1924. Кн. 1. С. 42.
25 Обыгрывается название статьи В. Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме» (1920).
26 Селиванов Арк. Писатели и критики: (Диспут в Союзе писателей) // Красная газета. Веч. вып. 1926. 5 июня. № 131 (1135). С. 3. КУБУЧ — Комиссия по улучшению быта ученых (или: — Центральная комиссия по улучшению быта ученых).
27 Такие статьи нам неизвестны. Юбилей Сологуба был отмечен несколькими заметками в ленинградских газетах: Мандельштам О. К юбилею Ф. К. Сологуба // Последние новости. 1924. 11 февр.; <Тиняков А. И.> Федор Сологуб (К 40-летию литературной деятельности) // Красная газета. Веч. вып. 1924. 11 февр. № 33; Аэль. Без солнца (Чествование Ф. К. Сологуба в Александринском театре) // Красная газета. Веч. вып. 1924. 12 февр. № 34. Обзор заметок представлен в публ. А. В. Лаврова: Юбилей Федора Сологуба (1924 года). С. 321.
28 См. текст: Юбилей Федора Сологуба (1924 года). С. 322-324.
29
30 Сюннерберг).
31 Юбилейная деятельность московского Правления Союза писателей была обширна, имеющиеся в нашем распоряжении протоколы заседаний за 1925 г. отражают план мероприятий по чествованию: А. П. Чапыгина по случаю 20-летнего юбилея литературной деятельности (в заседании 9 янв. принято решение направить юбиляру поздравительную телеграмму), Н. Д. Телешова (заседание 30 янв.), М. А. Волошина (заседание 30 апр., 15 мая), Вересаева (заседания 18 и 25 сент.) и др. // РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 713, л. 25, 27, 40, 42, 58-59, 68.
32 См.: Вечер в честь С. Д. Дрожжина // Вечерняя Москва. 1924. 12 янв. № 10. С. 2; Юбилей крестьянского поэта // Там же. 14 янв. № 11. С. 4.
33 Вечерняя Москва. 1924. 1 марта. № 52. С. 3.
34 Процесс подготовки юбилейных мероприятий отражен в протоколах Правления Союза писателей (МО). 25 сент. 1925 г. был принят текст обращения к литературным организациям, представленный А. Эфросом; постановили: «<4> разослать приглашение на первое предварительное совещание 14-ти крупным литературно-художественным организациям». В заседании 4 дек. 1925 г. слушали: «5. О вечере в честь В. Вересаева в Союзе. Постановили: Поручить Б. Пильняку, А. Соболю и И. Новикову организовать закрытый вечер, посвященный В. Вересаеву. Вечер устроить закрытым по специальным приглашениям. И. Новикову, А. Соболю и Б. Пильняку поручается составить список приглашенных лиц» (РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 713, л. 59, 68).
35 «Вечерняя Москва» за 1925 г.: «40-летний юбилей В. В. Вересаева» (31 окт. № 250. С. 3); «Юбилей В. В. Вересаева» (2 дек. № 274. С. 3); «К чествованию В. В. Вересаева» (5 дек. № 277. С. 2); «Чествование В. В. Вересаева. 40-летний юбилей писателя» (7 дек. № 279. С. 3).
36 Предложение об организации совместных мероприятий двух отделений Союза обсуждалось в заседании Правления Московского отделения от 20 нояб. 1925 г., см. протокол (пункт 1), слушали: «Об устройстве литературного вечера с участием московских и ленинградских писателей»; постановили: «Устроить вечер. Организацию вечера возложить на А. М. Свирского, А. Тихонова и А. Соболя. Участвовать в вечере должны те писатели, список которых утвержден на совместном заседании Московского правления с представителями Ленинградского правления» (РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 713, л. 65).
37 Дом Герцена (Тверской бульвар, 25) в это время находился на ремонте, в 1920-е гг. в нем размещались литературные организации — Российская и Московская ассоциации пролетарских писателей.
38 РО ИРЛИ, ф. 289, оп. 3, № 680, л. 1-2.
39 См., например: . Хочу и верю // Биржевые ведомости. Утр. 1917. 3 янв. № 16016. С. 3; Чеботаревская Анс. Как относилась Великая Французская Революция к искусству? //Театр и искусство. 1918. № 10-11. С. 115-118. — Рец.
40 Эта тема позднее освещалась также в брошюре А. В. Луначарского «О быте» (М.; Л.: Госиздат, 1927).
41 (1896—1942; наст. фам. Шаталин) — поэт «неоклассик», прозаик, киносценарист, историк русского балета; в 1924—1927 гг. — член Правления Союза писателей, секретарь Ф. Сологуба. См.: М. В. Борисоглебский и его воспоминания о Федоре Сологубе / Вступ. ст., публ. и примеч. М. М. Павловой // РЛ. 2007. №2. С. 88-115.
42 В архиве Всероссийского Союза писателей и Всероссийского Союза поэтов (ЛО) сохранился полный текст доклада, см.: Материалы по устройству литературного диспута по докладу В. В. Вересаева «О художественном оформлении нового быта»: тексты доклада и заключительного слова Вересаева, афиши, рецензии, переписка Правления Союза писателей (ЛО) с Губисполкомом, Гублитом и др. по этому же вопросу; вырезки из газет (РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 340).
43 Селиванов Арк. Художественное оформление быта (Доклад В. В. Вересаева в зале Ак-капеллы) // Красная газета. Веч. 1926. 19 янв. № 18 (1922). С. 4.
44
45
46 См. примеч. 39.
47 Вересаев В. Собр. соч.: В 5 т. Т. 5. С. 523.