Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Ш"

1. Воспоминания В. В. Вересаева о Федоре Сологубе

Входимость: 2. Размер: 54кб.

Часть текста: В. В. Вересаева о Федоре Сологубе Ф. К. Сологуб Странное дело: вдруг на жизненном пути встретишься с человеком, — таким тебе чужим, ни в чем, казалось бы, несходным, — и что-то на время свяжет с ним, и в чем-то перекликнутся души. Так было у меня с Леонидом Андреевым, — несколько лет близких, почти дружеских отношений. 1 Так в последние годы жизни Сологуба было у меня с Сологубом: были во всем диаметрально противоположны, — Но невзначай, проселочной дорогой Мы встретились и братски обнялись. 2 В первый раз увидел я его у И. Д. Телешева <так!> , 3 в 1915 или 16 году Л. И. Андреев читал свою новую драму «Самсон». 4 О самой драме не говорили, — Андрееву, видимо, не хотелось этого. Но вспыхнул ярый спор об искусстве вообще, об его задачах. На одной стороне были Андреев, Сологуб и Сергей Глаголь, на другой — Ив. А. Бунин и я. После ужина я подошел к Сологубу. — У вас, Федор Кузьмич, есть одно стихотворение, которое начинается так: Под черемухой цветущей Я лежал в июльский зной И вероники ползущей Цвет увидел голубой. 5 Черемуха цветет в мае, вероника — в июне, у вас это происходит в июле. Скажите, пожалуйста, что это, — случайный недосмотр или сознательная насмешка над реалистической правдой? Сологуб подумал и ответил: — У меня сказано: «под...

2. В тупике

Входимость: 3. Размер: 172кб.

Часть текста: Какую вел господь со князем скверны, Они остались – сами по себе. На бога не восстали, но и верны Ему не пребывали. Небо их Отринуло, и ад не принял серный, Не видя чести для себя в таких. Данте. "Ад", III. 37 – 42. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Жил старик со своею старухой У самого синего моря… В бурю белогривые волны подкатывались почти под самую террасу белого домика с черепичною крышею и зелеными ставнями. В домике жил на покое, с женой и дочерью, старый врач-земец Иван Ильич Сартанов, постоянный участник пироговских съездов. Врачам русским хорошо была знакома его высокая, худая фигура в косоворотке под пиджаком, с седыми волосами до плеч и некурчавящеюся бородою, как он бочком пробирался на съезде к кафедре, читал статистику смертных казней и в заключение вносил проект резкой резолюции, как с места вскакивал полицейский пристав и закрывал собрание, не дав ему дочитать до конца. Во время войны он стал было подводить на съезде статистику убитых и раненых на фронте, обронил слово "бойня" и очутился в Бутырках. Год назад, уже при Советской власти, он выступил в обществе врачей своей...

3. В тупике. Часть вторая

Входимость: 1. Размер: 230кб.

Часть текста: Вводилось в школы трудовое начало, организовались вечерние курсы и рабочие клубы, расширена программа народного университета, намечалась сеть подвижных библиотек по уезду, увеличение числа школ. Педагоги сначала настороженно следили за начинаниями профессора: они ждали, что командовать над ними поставят школьных сторожей и ломовых извозчиков. Увидели, что не так, и охотно взялись за работу. Катю Дмитревский сделал своим секретарем. Ей много приходилось принимать рабочих, крестьян, и весело было иметь с ними дело. И весело было, что смело ломались все застывшие формы школьного дела, что выносились из школ иконы, что баричи-гимназисты сами мыли полы в классах, что на гимназических партах стали появляться фабричные ребятишки. И хорошо было, что Дмитревский умел устранить из всего этого всякий оттенок измывательства. Он сам посещал школы, беседовал с учениками, объяснял им, что не нужно стыдиться физического труда, что религия – это частное дело каждого, что предметам одного религиозного культа не место в школах, где для совместного обучения сходятся люди самых разнообразных вероисповеданий. Дмитревский умел выбирать людей. Делами Отдела управлял бывший банковский служащий Гольдберг. Молодой, смуглый, с сверкающими зубами и смеющимися глазами; внутри его как будто была заложена тугая, никогда не ослабевающая пружина. Все он умел устроить, все умел добыть. Раньше всех других отделов выцарапывал жалованье для служащих, организовал совместное получение хлебного пайка, добывал удобные помещения для клубов и библиотек, охранные грамоты...

4. Пушкин в жизни. В Кишиневе

Входимость: 1. Размер: 114кб.

Часть текста: в немецкое платье. Дом и флигель его были очень опрятные и не глиняные; тут останавливались все высшие проезжавшие лица. И. П. Липранди, стб. 1263. Домик, из которого Пушкин через несколько месяцев переселился в дом наместника Инзова, существует и поныне. Он находится в третьем полицейском участке, в том месте, где Антоновская и Прункуловская улицы, идущие вниз от Андреевской, скрещиваются под острым углом, во дворе под № 19 (с Антоновской ул.). Это – небольшой домик из трех комнат с кухней и сенями. Теперь фасад этого домика, значительно против прежнего измененный, со стороны Антоновской ул. закрыт отчасти досчатым забором и новым флигелем. Раньше домик был совершенно открыт; осененный тенью нескольких роскошных акаций, под которыми был разбит хорошенький цветник, огороженный с улицы штахетами, в летнее время он представлял довольно поэтический уголок. . . Теперь этот домик врос в землю до окон; двор зарос бурьяном; почерневшая крыша заросла крапивой и дикими цветами. В. И. Оат (кишиневский старожил) в письме к А. И. Яцимирскому . – Соч. Пушкина, Изд. Брокг. -Ефр., т. II, с. 160. Приехав в Кишинев, Пушкин остановился в одной из тамошних глиняных мазанок, у русского переселенца Ивана Николаева, состоявшего при квартирной комиссии и весьма известного в городе смышленого мужика. Но Инзов вскоре позаботился о лучшем для него помещении. Он дал ему квартиру в одном с собою доме. Дом находился в конце старого Кишинева, на небольшом возвышении. В то...

5. Вересаев. Воспоминания. I. В юные годы. Страница 6

Входимость: 1. Размер: 53кб.

Часть текста: в таком роде: вы, звезды, о вы чистые звезды!.. Лаврецкий слегка обернулся к нему лицом и стал глядеть на него. — Вы, звезды, чистые звезды, — повторил Лемм. — Вы взираете одинаково на правых и виновных… но один невинные сердцем, — или что-нибудь в этом роде… вас понимают, то есть, нет, — вас любят. Впрочем, я не поэт, — куда мне! Но что-нибудь в этом роде, что-нибудь высокое. Лемм отодвинул шляпу на затылок; в тонком сумраке светлой ночи лицо его казалось бледнее и моложе. — И вы тоже, — продолжал он постепенно утихавшим голосом: — вы знаете, кто любит, кто умеет любить, потому что вы, чистые, вы одни можете утешить… Нет, это все не то! Я не поэт, — промолвил он: — но что-нибудь в атом роде… — Мне жаль, что и я не поэт, — заметил Лаврецкий. — Пустые мечтанья! — возразил Лемм и углубился в угол коляски. Он закрыл глаза, как бы собираясь заснуть. Прошло несколько мгновений… Лаврецкий прислушался… «Звезды, чистые звезды, любовь», — шептал старик. Лемм чувствовал, что он не поэт, и Лаврецкий то же самое чувствовал. Но я — я вдруг почувствовал, что я поэт! Помню, солнце садилось, над серебристыми тополями горели золотые облака, в саду, под окнами моей комнаты, цвели жасмин и шиповник. Душа дрожала и сладко плакала, светлые слезы подступали к глазам. И я выводил пером: ЗВЕЗДЫ Звезды, вы, звезды, Вы, чистые звезды! Скажите мне, звезды, Зачем вы блестите Таким кротким светом, Таким тихим светом, Прекрасным огнем? Заезды, вы, звезды! Широко, привольно, Прекрасно, просторно Вам там, в небесах! Скажите ж мне, звезды. Зачем вы сияете, Будто бы что-то Мне тут обещаете?.. И много еще, много шло...